Мост через огненную реку
Шрифт:
– Вот уж какого приказа я от вас не ожидал… – рассмеялся Флори.
Они стояли рядом на стене братского корпуса, вглядываясь в подступающий огонь.
– Лучше пусть молятся, чем хватают нас за руки, – усмехнулся в ответ Энтони.
– А вы сами… – начал было Флори и вдруг, замолчав на мгновение, выдохнул: – Святой Ульрих! Что это?
Энтони поднял голову и онемел. Огонь, только что горевший хоть и сильно, но обыкновенно, вдруг поднялся гигантским вихрем, выше колокольни собора. Тут же они поняли причину – налетевший шквал едва не сбросил их вниз. Люди, что были наверху, попадали на крышу. А еще через мгновение на них обрушился огненный ливень.
Это были не крупные головни, с которыми они имели дело ночью, и не искры, а множество мелких пылающих угольков, от горошины до куриного яйца величиной. Если бы крыша не была так пропитана водой, она бы вспыхнула в мгновение ока. По счастью, обошлось, но стена собора кое-где загорелась. Ее гасили с лестниц, самые отчаянные выплескивали ведра с крыши. За первым шквалом последовал второй, третий – не такие сильные, но и огонь теперь подступил ближе.
Потом ветер на время утих, однако огненный смерч над горящими домами и не думал успокаиваться, наоборот, он разрастался, втягивая в себя обломки, поленья, мебель из разбитых домов, и медленно, но неуклонно двигался к монастырю. Его верхушка, изгибаясь, тянулась к собору. Работа остановилась, люди замерли, в оцепенении глядя на приближавшийся ураган. Энтони тоже застыл, не в силах оторвать взгляда от огненного шквала.
«Беги! – знакомый голос был так отчетлив, что Бейсингем невольно обернулся к пожарному: не слышит ли тот? – Беги к Прачечной площади! Ты сильный, ты спасешься!»
Где он, все же, слышал этот голос? Тот явно шел со стороны огня. Энтони вгляделся в пламя, и на мгновение ему показалось, что это живое существо: косматая голова с разинутым ртом и пустыми темными глазами, тянущиеся к ним руки. Он все это видел! Голос, лицо, круг на раскрытой ладони, в который так и хочется влепить стрелу…
– Аркенайн! – прошептал Энтони. – Ах, чтоб тебя! Не дождешься!
Но руки сами собой бессильно упали вслед за безнадежно поникшим сердцем.
И тут ударил монастырский колокол. Люди словно проснулись. Снова замелькали ведра с водой, заработал пожарный насос, поливая остатки братского корпуса.
Жар усиливался, еще немного, и его будет не вынести. Огонь постепенно заходил сбоку – горел квартал между монастырем и стеной. Это было опаснее всего, именно там дома подступали близко к собору, и спасало защитников монастыря только то, что ветер по-прежнему дул от реки, а не вдоль нее. Однако внешняя стена колокольни уже загорелась.
Энтони, улучив мгновение, кинул взгляд на небо. Тучи стремительно приближались, но ветер обрушивал на них все новые и новые порции огненного ливня, и никто не мог сказать, в чью пользу закончится состязание между приближающимся дождем и подступающим огнем, кто выиграет этот смертельный забег.
Он не сразу понял, почему пот, покрывавший лицо, вдруг стал таким холодным и обильным. И лишь когда струи воды, затекая за расстегнутый воротник мундира, потекли по телу, до него дошло, что дождь пришел первым. Люди вокруг прыгали, кричали что-то несусветное, обнимались. Энтони спрыгнул со стены, упал на колени прямо в грязь, в которую на глазах превращалась ухоженная земля монастырского садика, и закрыл лицо руками.
…Кто-то тронул его за плечо. Бейсингем поднял голову: неподалеку стояли несколько солдат и горожан, другие столпились чуть подальше. Над ним склонился настоятель, мокрая ряса облепила худощавое тело. Энтони почему-то некстати вспомнил пасквильную картинку об умерщвлении плоти изобилием: толстенные монахи за уставленным яствами столом. Похоже, этот и вправду соблюдал посты.
– Вам худо, генерал? – спросил монах.
– Я плачу! – выдохнул Энтони. – Могу себе позволить. Все кончилось.
Монах кивнул, как будто только теперь ему все стало ясно.
– Здесь хоть кто-нибудь, кроме меня, понимал, что мы были обречены? Когда я вел сюда солдат, я сказал им, что мы идем на смерть, но они, кажется, мне не поверили.
– Я бы тоже не поверил. Вы бы не ввязались в безнадежное дело. Если вы сюда пошли, значит, какие-то шансы были.
– Один из ста, может быть… Но хоть кто-нибудь, кроме меня, это понимал? Вы понимали, отец настоятель?
Монах кивнул.
– Понимал. Я тоже оценивал их, как один из ста. Девяносто девять за то, чтобы погибнуть, и один – что произойдет чудо. Когда вы появились, я понял, что чудо все же произошло, и стал оценивать их, как один из десяти. И снова ошибся, потому что остальные, не такие неверующие, как ваш покорный слуга, увидев вас, поверили в спасение. А даже малая вера творит великие чудеса.
– Например, ускоряет бег туч… – усмехнулся Бейсингем.
– Видите ли, чудеса ведь бывают разные. Сто пятьдесят лет назад святой Ульрих вышел и приказал огню остановиться, и ни одна головешка не перелетела проведенной им черты…
– Вы что, вправду в это верите? – удивленно взглянул на него Энтони.
– Конечно! – ответил настоятель. – Хорошим бы я был пастырем, если бы не верил… Но бывают чудеса и обыденные, например, вовремя начавшийся дождь. Или то, что милорду Бейсингему пришло в голову направиться именно сюда. Могло ведь и не прийти…
– Могло! – вздохнул Энтони. – Меня вообще могло за это время сто раз убить. Ладно, давайте к делу… Вы сможете нас хоть чем-нибудь накормить?
– Горячее будет через несколько часов, а пока можем дать хлеба и вина. Годится?
Энтони кивнул:
– Вполне. Час отдохнем, а потом двинемся обратно. Да, кстати… не очень-то рассчитывайте на помощь. Там, наверху, не до вас…
– На помощь мы не рассчитывать не можем, – все так же спокойно ответил настоятель, словно бы они сидели в креслах в гостиной. – Мы только ей, этой помощью, и живем, и пока что там, наверху, о нас заботились. А уж без земных властей из верхнего города как-нибудь управимся. Вам известно, милорд, что с древних времен монастыри были хранилищами запасов на случай бедствий? Или вы полагаете, что пожертвования мы на вино, устриц и блудниц употребляем? Не краснейте, милорд, сейчас многие так думают. Я вас попрошу еще об одном: прикажите вашим воинам назвать отцу Никодиму нашему свечнику, свои имена. Сколько этот монастырь стоит, столько здесь за них будут молиться. Как ваше имя, милорд?
Бейсингем представил себе небесные весы: на одной чаше – он, распутник и богохульник, а на другой – имя на церковной табличке, и зашелся смехом.
– Вы что же думаете… что меня… из-за вашего поминания… в рай пустят?
Он смеялся также нервно и неестественно, как за несколько минут до того плакал и не сразу заметил, что настоятеля-то рядом уже нет. Тот стоял чуть подальше, перед группой солдат.
– Воины, – спросил монах, – кто-нибудь знает церковное имя вашего командира?
– Энтони… милорд Энтони Бейсингем. Мы всех его имен не знаем, – ответил кто-то.