Мост через время
Шрифт:
– Для успеха нам нужно, во-первых, многое знать. Нелишне также знать пределы своих знаний, не быть чересчур самоуверенными. Юмор, в-третьих, нам нужен, чтобы не засохнуть, как вот эта ножка стола. И что еще нам очень нужно – это поддержка в трудную минуту!
В начале 30-х годов С.П. Королев работал в моторной бригаде отдела, которым руководил Бартини. В конце 30-х они вновь встретились – в тюремном ОКБ. Роберт Людовигович не считал себя учителем Королева (слишком короткой оказалась их совместная деятельность, да и были у Королева прямые учителя: Цандер, Туполев), но что-то, естественно, он дал будущему конструктору ракетно-космических систем. И Королев этого не забыл, как не забывал
Роберт Людовигович тоже с готовностью помогал другим конструкторам. Один из многих таких случаев – переделка пассажирской «Стали-7» в дальний бомбардировщик ДБ-240. В переделке он участвовал, можно сказать, технически руководил ею: для этого заключенного Бартини привозили по ночам в его бывшее ОКБ, где главным конструктором после его ареста стал Владимир Григорьевич Ермолаев, ученик Бартини. И при всей трагичности приведших к этому обстоятельств стал заслуженно, так говорил сам Бартини:
«Володя был настоящим главным, самоотверженно трудолюбивым, прекрасно образованным, человеком был хорошим и, безусловно, высокоталантливым. Мы это сразу заметили, как только он пришел в ОКБ. Но пришел он к нам совсем молодым инженером, к тому же в то время в самолётостроении по предложению Поликарпова утвердилась в общем правильная, научно обоснованная система разделения труда: каждый конструктор должен был специализироваться в чем-то одном, работая в одной бригаде – крыла, или оперения, или фюзеляжа, или аэродинамики и так далее. В целом система была рациональная, однако для проявления таланта именно главного конструктора она оставляла мало возможности. Знания конструктора углублялись, производительность его труда росла, зато суживался круг его интересов.
Поэтому, посоветовавшись о Володе, мы направили его сначала в бригаду аэродинамики: рассчитай крыло! Оттуда – в бригаду прочности: рассчитай конструкцию крыла на нагрузки, которые сам же определил как аэродинамик. Оттуда – в конструкторскую бригаду: а теперь выдай чертежи крыла! Оттуда на производство, в цех крыла. И опять к аэродинамикам: рассчитай оперение! В бригаду прочности: рассчитай конструкцию оперения…
И так – по всем бригадам и цехам, по всем агрегатам, в несколько кругов. Очень эффективный прием, уверен, что он и сейчас наилучший».
Я упомянул летчика-испытателя Н.П. Шебанова. Бартини вспоминал его не просто с уважением, а с чувством, мне до этого казалось, совсем Роберту Людовиговичу не свойственным – с нежностью.
Работали они вместе недолго, Николай Петрович испытывал только «Сталь-7», спасенную перед этим А.Б. Юмашевым, И.Ф. Петровым и П. М. Стефановским. В 1938 году спасать ее настала очередь Шебанова.
Бартини был арестован. На собрании в ОКБ, где «народ» клеймил Бартини, нашлись некоторые, предложившие заклеймить заодно и опытную машину («все мы видели – вредительскую»), свезти ее на свалку, чертежи – сжечь.
Слово попросил Шебанов:
– Я не касаюсь Бартини, в нем разберутся доверенные органы. Но давайте обсудим самолёт, поскольку, выходит, мы, наш экипаж, должны были потерпеть на нем аварию. Я понял, что так, хотя здесь и не было пока приведено ни одного профессионального указания, что и когда нас ждало. Но, наверное, какие-то технические соображения у товарищей есть. Вот и скажи нам честно ты, Коля, – ты разработал крыло: где ты в нем навредил?
И ты, Миша, скажи нам как конструктор шасси: когда оно не выпустится или где, в каком месте сломается? И ты, Витя, моторист: когда моторы заглохнут, когда нам выбрасываться с парашютами?
(Имена я здесь заменил, Шебанов назвал другие.)
Все особо бдительные – их нашлось немного, но шумных – мигом прикусили языки. Испытания прошли успешно, и 28 августа 1939 года Н.П. Шебанов, второй пилот В.А. Матвеев и бортрадист Н.А. Байкузов установили на «Стали-7» международный рекорд скорости на дальности 5000 километров.
Как тогда было заведено, по случаю рекорда состоялся прием в Кремле. Сталину представили экипаж и ведущего конструктора самолёта З.Б. Ценципера.
– А где главный конструктор? Почему его здесь нет?
– Он арестован, – ни на мгновение не смешавшись (свидетельствовал З.Б. Ценципер), ответил Шебанов.
– Фамилия? – будто бы уж не знал, заранее не узнал.
– Бартини. Вступился Ворошилов:
– Хорошая голова, товарищ Сталин, надо бы сохранить!
Напрасно вступился – говорят, Сталин терпеть не мог прямого заступничества, да еще на людях.
– У тебя? – к Берии.
– Да.
– Жив?
– Не знаю.
– Найти, заставить работать!
Берия не знал, жив ли Бартини. Этого и Бартини не знал. В тот день, вечер или ночь – тоже не различить было – следователь вызвал исполнителя, то есть палача. Бартини лежал на цементном полу, щекой в крови. Голову его «хорошую» приподняли за волосы, повернули лицом к свету:
– Ну чего рыпаешься? Сейчас здесь, – стукнуло по затылку, – будет маленькая дырка, а здесь, – овеяло лицо, – все разворотит…
Сознание погасло на какое-то время, пока не возникло покачивание. Неуместно подумалось: лодка Харона. Но покачивались носилки. Два вертухая были испуганы и осторожны, кто-то ими командовал. Заурчал мотор, железно раздвинулись ворота – Бартини их помнил по воле: с приклепанной звездой. Донеслись ночные звуки улиц, потом, чувствовалось, пошла загородная дорога, шоссе.
Привезли Бартини в Болшево, на сборный пункт специалистов, изъятых из промышленности. Оттуда, подлечив, – в спецтюрьму ЦКБ-29 НКВД.
Планировался кругосветный перелет «Стали-7»: машину доработали, разместили в ней 27 бензобаков общей емкостью 7400 литров, – но совершить перелет не позволила начавшаяся война.
Бартини, случалось, везло, и крупно. Хотя бы в том, что он уцелел. Ходит слух, по-моему, в порядке мифотворчества, что уцелел он тоже благодаря своей фантастической стойкости, смелости, но, как видим, была тут еще и внешняя причина: его велели «найти, заставить работать», то есть сохранить. Только этим, по здравому смыслу, можно объяснить, почему Бартини в тюрьме кое-что сходило с рук, что не сходило другим заключенным, не менее стойким. При всей искаженности сталинских представлений о людях, о способах «заставить» их работать, надвигавшаяся война требовала каких-то действий помимо расстрелов.
В ЦКБ Бартини пытались заставить работать над машиной «103» Туполева, будущим пикирующим бомбардировщиком Ту-2. Туполев сказал:
– Роберт, давай сделаем им сто третью – и нас освободят.
– Нет, у меня есть своя, пусть дают под нее КБ!
И не работал, пока ему не дали КБ. Но в итоге туполевцев освободили, а Бартини отсидел все десять лет, день в день, до 1948 года, да еще с поражением в правах на пять лет, до самого 1953-го, года смерти Сталина.
Бартини заставили переделывать «Сталь-7» в дальний бомбардировщик. Это была его машина, его работа, за нее он взялся. Сделали бомбардировщик. Но когда Сталин спросил генерала Н.А. Захарова, как поскорее запустить ДБ-240 в серию, и генерал, несколько замявшись, посоветовал освободить главного конструктора, ответа не последовало, Бартини остался заключенным.