Мост через время
Шрифт:
Глиняные, ценой в копейки, взялись делать в Новочеркасске местные гончары – хоть сотнями, хоть тысячами, – и учись, пока не научишься. Бомбы эти начиняли песком и мелом, в начинку добавляли краску, для каждого летчика свою, так что сразу было видно, кто куда угодил, – кто в цель, а кто мимо. Первыми воспользовались глиняными, естественно, сослуживцы Гроховского, и через месяц 44-я эскадрилья заняла совершенно выдающееся место в округе по бомбометанию.
Надо полагать, узнал Баранов также про воздушную мишень Гроховского. Мишенью летчикам и раньше служил продолговатый матерчатый мешок, длинная «колбаса» на буксире, надутая встречным потоком воздуха. Один самолёт ее тянет, другой атакует, стреляет в нее. Но часто бывало, что поток ее сминал, не раздув, и она моталась на конце троса просто как тряпка.
Гроховский вшил во входное отверстие мешка жесткое кольцо – так, что, сброшенный с самолёта, он наполнялся воздухом безотказно. Если до этого буксировщики и с
И карта Гроховского должна была понравиться Баранову. Раньше ведь как делали? Летчик, получив задание лететь туда-то и туда-то, вычерчивал предстоявший маршрут на обычной карте. В полете она неудобна: чтобы ее развернуть, приходилось бросать управление и надо было удерживать ее в руках – в кабинах легких самолётов иной раз ветер завихривался: кабины тогда делались открытыми, только с козырьками впереди, как на мотоциклах.
Гроховский предложил вещь, которую сейчас каждый автомобилист берет с собой в дальнюю дорогу, едва ли зная, кто и когда эту остроумную вещь придумал. Карту-книгу. А придумал ее Гроховский все в том же 1928 году, и улучшать ее с тех пор больше не понадобилось. Обычная карта с вычерченным на ней маршрутом была разрезана на листы планшетного формата, листы сшиты в книгу. Пролетел отрезок маршрута, перевернул страницу – и лети дальше, карта перед тобой всегда раскрыта. Для еще большего удобства книга крепилась к правому колену летчика, а страницы наклеивались на картон, чтобы вихри в кабине даже и слегка их не трепали, не шевелили.
Обратите внимание – как все просто и изящно! Не менее изящно, чем получилось у Г.Е. Котельникова с идеей ранцевого парашюта. Но главное – просто… Кажется, любой из нас на месте Гроховского сделал бы то же самое – приди только это нам в голову… И дальше вся последовавшая деятельность Гроховского, или почти вся, может показаться изумительно простой. Все разработки ■ – простыми, по крайней мере в замыслах.
Если заглянуть в дальнейшее, в 30-е годы, ненадолго опередив календарную последовательность нашего рассказа, мы увидим, что переведенный в Москву, ставший конструктором Гроховский после нескольких сравнительно мелких разработок получил от Баранова и Тухачевского тему «Воздушная пехота», то есть приказ создать технику для воздушного десанта. Задачу, как мы уже знаем, не новую, и решал ее не один Гроховский. Утверждая, что день рождения воздушно-десантных войск – 2 августа 1930 года, авторы публикаций имеют в виду группу, сброшенную в этот день на учениях войск Московского военного округа. Прыгнули тогда двенадцать человек с парашютами Ирвина, руководили выброской летчики Л.Г. Минов и Я.Д. Мошковский. В том же году начался серийный выпуск отечественных спасательных парашютов М.А. Савицкого, ему помогали Ф.Д. Ткачев, Н.А. Лобанов, И.Л. Глушков и другие.
К этому времени Гроховский, руководивший еще не конструкторским бюро, а всего лишь небольшим отделом в НИИ ВВС, успел, выполняя поручение Баранова и Тухачевского, внести только одно предложение по парашютам, и опять же, как может показаться, очень простое, буквально очевидное. Предложил делать парашюты не из импортного шелка, а из отечественной хлопчатобумажной ткани, не менее прочной, чем шелк, – из нансука или перкаля. Так что, если поддаться очарованию этой простоты, очевидности, если не вникать во всякого рода взаимоотношения, игру самолюбий и прочие психологические дебри, – тогда, действительно, правильно сейчас пишут, что не было в создании воздушного десанта никаких гениальных озарений, технических и организационных переворотов, а было естественное, последовательное развитие в рамках здравого смысла: от героизма – к повседневности, от одиночных прыжков – к групповым, от импортных парашютов – к отечественным, от дорогих – к дешевым, от маленьких спасательных – к большим грузовым. (И Каминский так пишет в первом издании «Чукотки»; во втором – убрал это, видно, передумал.) Одно предложение за другим, дружно, коллективно. Возникали сомнения, трудности, они коллективно же, товарищески преодолевались…
Отличие Гроховского, да и то вначале не очень заметное, было лишь в эффективности, которую сулили некоторые его идеи, а также в энергии, с которой он добивался признания этих идей. Тема «Воздушная пехота» с одним из пунктов – «Десантный парашют из хлопчатобумажной ткани» появилась в плане его отдела незадолго до выброски группы Минова и Мошковского. Через год с хлопчатобумажными парашютами Гроховского прыгнули одиннадцать человек – столько же, сколько на учениях войск Московского округа. Даже на одного меньше. Но если у Минова и Мошковского прыгнули специально подготовленные, обученные военные парашютисты, офицеры, или, как их тогда называли, командиры, то у Гроховского – сотрудники его КБ, люди гражданские, и с ними одна девушка, чертежница Лида Кулешова [17] . Причем большинство из них, зеленая молодежь, прыгали впервые, то есть по уровню подготовки это были, в отличие от авиационных командиров Минова и Мошковского, настоящие пехотинцы, но уже пехотинцы воздушные. Если у Минова и Мошковского участники сброса прыгали сами – сами отсчитывали секунды свободного падения, сами выдергивали кольца, если от них, от их тренированности, слаженности во многом зависела «плотность покидания» самолёта, следовательно, разброс десанта на местности (разбросает парашютистов – и ищи они потом друг друга, собирайся, да еще и под огнем противника), то у Гроховского всю группу сбросил штурман, поворотом рукоятки на пульте управления, с интервалами в полторы секунды – кратчайшими, только чтобы между парашютистами в воздухе образовались минимально безопасные расстояния. Если командиры Минова и Мошковского прыгали с французского самолёта «Фарман-Голиаф» в два приема – по шесть человек: больше «Фарман» не поднимал, а других транспортных самолётов, вместительнее, у нас тогда не было, – то одиннадцать сотрудников Гроховского прыгнули все разом с отечественного тяжелого бомбардировщика ТБ-1, приспособленного в КБ Гроховского для перевозки десантников.
17
Лидия Сергеевна Кулешова (теперь Епишева) стала таким образом первой советской парашютисткой. Через пять дней в следующем групповом прыжке участвовала Л.А. Гроховская.
И хлопчатобумажный парашют Гроховского был во много раз дешевле шелкового. Примерно в десять раз. Таких парашютов можно было нашить достаточно без большого ущерба для казны.
А вот к чему это вскоре привело. В 1934-1936 годах на маневрах Красной Армии в Белоруссии, под Киевом, под Москвой, в далеком «вражеском» тылу, где даже не слышен был гром орудий, в считанные минуты сбрасывались и высаживались на захваченных парашютистами аэродромах массовые воздушные десанты – до 7500 бойцов со всей нужной им техникой. Хорошо вооруженные, подвижные десантные части захватывали переправы, блокировали дороги, рвали связь, ударами с тыла обеспечивали прорыв обороны и полный разгром «противника».
На осенние маневры 1935 года под Киевом наше командование пригласило иностранных военных наблюдателей. Правильно ли сделало, что пригласило, – об этом сейчас есть два мнения, резко противоположных:
Первое. Это был абсолютно верный военно-дипломатический ход в борьбе против надвигавшейся войны, против угрозы, основанной на представлении, будто Красная Армия слаба, как прежде. Киевские маневры сломали это представление: воздушно-десантные войска оказались внезапной для наших потенциальных противников энергичной мерой противодействия агрессивным планам Гитлера и его союзников, явных и тайных.
Второе мнение. Это была грубая ошибка, если не что-то похуже. Мы собственными руками выдали тогда врагу свою военную тайну огромной важности. До 1935 года ни у кого на Западе не было еще и мыслей о возможности массовых воздушных десантов, только после киевских маневров немцы создали у себя такие войска, разумеется, воспользовавшись нашим столь щедро продемонстрированным опытом. Через пять лет Европа расплатилась за это Норвегией, Голландией, Бельгией, островом Крит, потом расплатились и мы…
Какое из этих двух мнений правильное или, может быть, еще правильнее какое-то третье, пока не решено и, видимо, уже не решится. Мне кажется, что первое. Демонстрация воздушного десанта осенью 1935 года, вместе, конечно, с другими военными, политическими и дипломатическими мерами, помогла отсрочить войну, а впоследствии, так как совсем ее избежать не удалось, по-
вернуть ее на запад, выиграть для нас еще несколько мирных лет.
В 1935 году и еще три-четыре года после воздушно-десантные войска были только у нас. И не то главное, что идея создания таких войск – наша. Сама по себе голая идея если и была когда-либо секретом, то перестала им быть задолго до киевских маневров. О ней уже писали открыто, ее обсуждали – она давно, как это называется в изобретательском праве, «стала известна неопределенному кругу лиц». То есть стала известна всем кому не лень. Американцы еще в 1931 году начали отрабатывать переброску по воздуху солдат и горючего, применили для обслуживания одной из своих авиационных дивизий самолёты-цистерны, самолёты-электростанции, самолёты- кухни, самолёты-мастерские. Англичане в 1933 году перевозили на самолётах уже целые воинские части: однажды перебросили против повстанцев в Ираке батальон – 500 человек на расстояние 1200 километров, с вооружением. Немцы приступили к аналогичным опытам тоже еще до киевских маневров Красной Армии. Сначала отрабатывали посадочные десанты, а с июля 1935 года – парашютные. Из тридцати летчиков, ставших первыми немецкими военными инструкторами парашютного дела, пятеро вскоре разбились, уцелевшие подготовили десантников-стажеров, приданных впоследствии отборному фашистскому легиону «Кондор», посланному против республиканской Испании.