Мост в Хейвен

Риверс Франсин

— Молись, чтобы война скорее закончилась. — Пастор Зик на миг коснулся ее макушки подбородком и отпустил. — Ради Джошуа и ради остальных солдат в Корее.

Беспокойство вернулось.

— Он ранен. Значит, его не отправят обратно.

— Мы надеемся, что армия оставит без внимания его просьбу. — В глазах пастора Зика появилась боль. После отъезда Джошуа он сильно постарел. В его темных волосах появилась седина. Он похудел. — Все в руках Божьих.

— Вы говорите только о Боге. Вы можете уговорить Джошуа остаться дома, он вас послушает!

— Я не

могу этого сделать.

— Можете, но не хотите!

— Довольно, Абра, — твердым голосом оборвал девушку Питер. — Иди в свою комнату.

Но она не послушалась, а бросилась вниз по лестнице к входной двери. Она бежала три квартала, пока боль в боку не заставила ее перейти на шаг. Ее пронизал гнев, она хотела выпустить его. Он добровольно хочет вернуться на войну? Джошуа сошел с ума? Неужели он хочет умереть?

Тяжело дыша, она быстро шагала вперед, пока наконец не оказалась на городской площади. Там она присела на скамейку лицом к дворику, в котором когда-то танцевала с Джошуа. Сегодня музыкантов не было. Лето давно кончилось. Моросил дождик, а нависшие над головой тяжелые темные тучи грозили сильным дождем. Тело Абры задрожало от холода. Пожалуй, стоит укрыться у Бесси.

Между завтраком и обедом в кафе заходили только редкие посетители. Абра открыла дверь, звякнул колокольчик. Темноволосая женщина у стойки удивленно посмотрела на нее. Как ее зовут? Сьюзен Уэллс.

— Можно мне попить, миссис Уэллс?

— Зовите меня Сьюзен. Она положила лед в высокий стакан, налила воды и поставила его перед Аброй. — Вы не будете против, если я спрошу, все ли с вами в порядке?

— Со мной все хорошо. А Джошуа ранили. — Она сделала большой глоток воды.

— Сына пастора Зика? Хороший молодой человек. Вы ведь заходили с ним к нам, верно?

— Он мой лучший друг. Или был им. Я теперь не знаю. Он очень редко мне пишет. Сообщает все важное пастору Зику, а мне задает кучу глупых вопросов, — сказала она насмешливо. — Как дела в школе, Абра? Как вы ладите с Пенни? Ты делаешь уроки? Ты ходишь в церковь? — Она закусила губу, чтобы остановить поток злых слов боясь, что расплачется. Зачем она разоткровенничалась с посторонним человеком?

— Возможно, он что-то не говорит вам, потому что знает, что вы станете переживать.

— Я вовсе не буду больше за него переживать. — Она допила свою воду и со стуком поставила стакан на стойку. — Мне теперь все равно, что он делает. Пусть катится подальше, мне все равно.

— Мы так говорим, когда человек нам особенно дорог. — Сьюзен налила Абре еще воды и невесело улыбнулась: — Он ведь санитар?

Абра опустилась на табурет:

— Он идиот!

— И сильно его ранили?

— Достаточно, чтобы его отпустили из армии, но недостаточно, чтобы он по своей воле не захотел обратно!

— Да… — Сьюзен вздохнула и уставилась в пространство. — Он действительно походит на человека такого сорта.

— Какого сорта?

— Он больше волнуется об окружающих, чем о себе. — Она печально улыбнулась. — Таких

сейчас немного. Это точно.

Абра закрыла лицо руками и подавила рыдание.

Сьюзен взяла ее за запястье и сжала:

— Мне очень жаль, Абра. Мне очень-очень жаль. — Она стояла так близко, что Абра чувствовала тепло ее дыхания. — Единственное, что я поняла с годами, так это то, что нам не дано решать, что другие люди хотят сделать со своей жизнью. Каждый делает выбор сам, хороший или плохой.

— Я не хочу, чтобы он погиб.

Сьюзен отпустила ее руку:

— Вам остается одно — ждать, что же произойдет дальше. — Она положила на стойку перед Аброй несколько салфеток.

Девушка взяла одну и высморкалась:

— Извините за мою несдержанность.

— Не волнуйтесь об этом.

Абра выглянула в окно. Дождь уже не моросил, а перешел в сильный, холодный ливень.

— Можно, я немного посижу здесь?

— Оставайтесь, сколько хотите. — Она положила меню перед Аброй. — Возможно, вам станет легче, если вы что-нибудь съедите.

— У меня совсем нет денег.

— Я угощаю. — Сьюзен улыбнулась. — Если только вы не захотите стейк.

* * *

Джошуа почувствовал, как страх пузырится у него внутри, словно сода в шейкере. Этого не должно быть. Он снова штатский и направляется домой на автобусе. Он попытался записаться добровольцем, чтобы вернуться в Корею, но ему сказали, что нужно заключать повторный контракт. Он помолился, но вместо ощущения покоя оттого, что он возвращается на фронт, он почувствовал сильное желание попасть домой.

Вокруг было так тихо, спокойно, зато внутри покоя не было вовсе. Джошуа не мог не думать о солдатах в Корее, они продолжают воевать, продолжают умирать. У него было такое ощущение, словно его пропустили через мясорубку и выбросили с другой стороны.

Большинство пассажиров в автобусе мирно спали. Один громко храпел на заднем ряду. Джошуа тоже задремал, и ему приснилось, как он бежит на холм, легкие горят, слева и справа рвутся снаряды. Он слышал крики и знал, что должен добраться до раненых. Он поднялся на вершину и посмотрел вниз на долину теней и смерти — американцы, корейцы и китайцы лежали вперемешку. Воздух наполняла вонь разлагающейся плоти; небо было черно от кружащихся падальщиков, готовых приступить к пиршеству. Он упал на колени, заплакал и услышал мрачный смех.

Из тьмы появилась фигура, злобная и насмешливая. Существо раскрыло крылья, наслаждаясь победой: «Я еще не закончил. Это только начало, я еще столько совершу до судного дня!»

Джошуа поднялся:

— Ты уже пропал.

«Но тогда и ты тоже. Ты не смог спасти их всех, не смог? Только нескольких. Это мои владения, я распоряжаюсь жизнью и смертью».

— Ты лжец и убийца. Убирайся от меня!

Издевательский голос зазвучал еще ближе: «Я вижу тебя, Джошуа. И ее тоже вижу».