Мост в Хейвен
Шрифт:
— Лимонад, и побольше льда. — Он сел. — И я заказываю блюдо дня, неважно, что там приготовил сегодня Оливер.
— Ростбиф, пюре и овощи. В ужин входит томатный суп-пюре или зеленый салат.
— Салат с уксусом и маслом.
Улыбаясь, папа передал Сьюзен меню:
— Мне то же самое, Сьюзен, будьте любезны.
— Сейчас принесу, пастор Зик. — В голосе Сьюзен появилась теплота, и выражение лица стало другим, нежели раньше.
Джошуа тайком разглядывал отца, но ничего не заметил. Он выглядел беззаботным и довольным. Каждый раз, когда звонил колокольчик, папа улыбался в знак приветствия. Он знал всех в городе. Некоторые
Папа отложил свою бейсболку:
— Я слышал, что Гил тоже придет завтра утром помогать.
Джошуа считал Гила одним из своих самых близких друзей, несмотря на серьезную разницу в возрасте. Они оба прошли через ад, им обоим пришлось помучиться, пытаясь найти смысл в кровопролитии, в котором они участвовали. Они оба прекрасно знали, каково это, когда тебя преследуют сожаления только потому, что ты выжил, а другие нет. Отъезд Абры усугубил послевоенный стресс. Гил страдал тоже, многие годы. Однако их разговоры о войне помогли им обоим снять груз вины за то, чего они не смогли сделать, и избавиться от призраков тех, кого не смогли спасти.
Папа пытался вновь разжечь затухающую искорку веры у Гила. Когда пастор отправил Джошуа встретиться с Гилом, что-то изменилось в мужчине. Он стал нужен, отчаянно нужен другому человеку, пострадавшему, как и он. Они черпали силы друг в друге. Джошуа увидел пламя веры в старшем товарище. Оба обрели близкого человека, ближе, чем брат, того, кто умирал, спасая всех, кто знал, что такое скорбь о павших на поле боя, о людских душах.
Общение с Гилом заставило Джошуа вспомнить все, чему его учили.
— Я совсем забыл правила, — признался он Гилу в самом начале их встреч.
— Какие правила? — спросил Гил.
— Правило первое — молодые люди умирают. Правило второе — правило первое изменить нельзя. Я слышал об этом в тренировочном лагере, но совсем забыл в бою.
Джошуа и Гил могли свободно обсуждать все, что видели и делали на войне. Они могли делиться такими вещами, о которых никогда бы не заговорили с другими. Проходило время, они стали меньше говорить о том, что потеряли, а больше о том, что следует снести и перестроить. У соседа Гила появился новый сарай. Через несколько дней у церкви появится новая крыша.
Из кухни вышла Сьюзен с салатами. Папа благословил их еду и добавил:
— И мы просим за нашу возлюбленную Абру, Господи. Пусть она вспомнит, кто она.
Джошуа, склонивший голову в молитве, продолжил:
— И с кем ей следует быть.
— Пусть позвонит домой, — присоединилась к ним Сьюзен, еще не отошедшая от их столика и слышавшая каждое слово. Джошуа поднял голову, женщина выглядела виноватой: — Извините, я не собиралась вмешиваться.
— Вы и не вмешались. — Папа улыбнулся.
Она ушла, но быстро вернулась, чтобы наполнить их стаканы лимонадом.
Папа смотрел вслед Сьюзен. Он заметил, что Джошуа наблюдает за ним:
— Господь трудится, сын.
Джошуа улыбнулся:
— Похоже на то.
— Он всегда трудится. — Папа принялся за салат.
Джошуа в это верил. Он только хотел, чтобы Господь трудился над Аброй быстрее.
* * *
Абра лежала на спине и смотрела в потолок коттеджа. Дилан уже ушел, оделся в безупречный белый костюм для
Через неделю после переезда в гостевой дом Абра устроила ему истерику, когда он снова пошел куда-то без нее. Дилан заявил, что она становится навязчивой. Она начала злиться, тогда он схватил ее за плечи и тряхнул. Она увидела в его глазах едва сдерживаемую ярость, почувствовала ее в его руках и вспомнила, что он сделал с Кентом Фуллертоном, когда потерял над собой контроль. В тот вечер она решила появиться в доме на вечеринке, Лилит заметила синяки и отправила ее назад в коттедж. Она успела услышать, как Лилит набросилась на Дилана еще до того, как девушка вышла из комнаты. Но он не извинился перед ней. И еще до восхода солнца Абра поняла, что никогда нельзя предъявлять ему претензии. Он всегда будет делать, что хочет, когда хочет, и это включало все, что он может сделать с ней. Он мог ранить словами еще сильнее, нежели руками.
Лилит требовала, чтобы Абра выглядела красивой, ухоженной, вела себя дружелюбно — но не слишком фамильярно — и подслушивала чужие разговоры.
— Просто перемещайся по комнате и слушай, — говорила она.
Так Абра и поступала. Ей довелось услышать много всего.
— Им нужно превратить свою студию в бомбоубежище, на них уже много лет никто не нападал.
— Насколько я знаю, они больше не выпускают фильмы, прокатывают старые на телевидении, используя права.
— Телевидение долго не протянет.
— Ты глупый, если в это веришь. Телевидение пришло навсегда. Никто не собирается его закрывать. Погоди, ты еще увидишь, что я права.
— Да-да.
На вечеринках Лилит обращалась с Аброй как с любимой племянницей, а в остальное время просто не обращала на нее внимания. Девушке нравились вечеринки Лилит — ей нравилось одеваться в дорогие платья и находиться в одном помещении с богатыми и знаменитыми, несмотря на то, что те ее вовсе не замечали. Лилит это устраивало. Она велела Абре ходить по залу, помалкивать, никому не навязываться. Мужчины любят молоденьких девочек, которые слушают их, открыв рот. «Пусть хвастаются. А ты слушай и смотри». Пенни отдала бы все на свете, чтобы оказаться среди этих людей. Она бы всем потом хвасталась, если бы побывала в одной комнате с Натали Вуд или Робертом Вагнером, Дебби Рейнолдс или Кином Келли.
Иногда Абра даже подумывала о том, чтобы написать Пенни и рассказать ей, с какими людьми она познакомилась. Она бы сообщила ей, что по-прежнему с Диланом, живет в чудесном небольшом коттедже в огромном поместье, принадлежащем его матери, известной голливудской журналистке. Ей хотелось, чтобы Пенни узнала, что жизнь Абры насыщеннее и лучше, чем у нее. А если это неправда? Пенни незачем знать, что Дилан может проявлять жестокость, его мать едва ее терпит, и никто из известных людей не знает ее и не интересуется настолько, чтобы с ней разговаривать, потому что она — никто. Они были с ней вежливы лишь потому, что она «племянница» Лилит. Она была никем в Хейвене, она осталась никем и здесь. Так что же нового? Друзья Дилана, с которыми она была знакома, даже не знали, что она его девушка. Как-то на вечеринке в бассейне Дилан сильно напился, он обнял ее одной рукой и поцеловал, а потом в шутку назвал ее кузиной для поцелуев. Это было самое большее, что он сообщил о ней.