Мост
Шрифт:
Приезжему этот кандидат очень приглянулся: лошади нет, коровы нет… Кроме кур — ничего! Маленькая глинобитная избушка крыта соломой. И солома прогнила, в дырах.
Перед голосованием Пашка Васьлей все же выкрикнул:
— Лодырь Осокин. Потому у него и нет ничего.
— Это кулацкая теория, ненужные разговоры. Нам как раз бедняков и следует выбирать, — возмутился, сверкая глазами, Хайкин.
Услышав слово «теория», Пашка Васьлей перепугался. Невесть что это означает!
— Если для вас подходит, — то и нам пойдет, — сказал он тогда, поджимая губы.
Не стали возражать и другие. И все же за пего голосовать не хотелось. Русские, услышав фамилию «Осокин» и зная Осокина, который сражается за Советы, подняли руки дружно. Тогда и чуваши вроде бы подняли.
Когда упомянули имя Мирского Тимука, возражающих не было. Что поделаешь — всю жизнь в работниках трудился — как есть «ботхак».
К этим выборам, можно сказать, никто не готовился. Однако такое утверждение было бы не совсем правильным. Кое-кто, оказывается, вел работу. Имя Чахруна Мишши назвал усевшийся среди русских Мирской Тимук…
У Хаяра Магара, Медведева и им подобных насчет богатых и бедных действительно своя теория: радеющий за хозяйство человек — богач, кто ленится работать, лентяй-лодырь — бедняк.
Павел Мурзабай тоже на Чахрунов смотрел примерно так, их за людей не считал. Неужели теперь его взгляд переменился? Почему он послал своего работника с наказом предложить в Совет Чахруна Мишши?
Более месяца где-то пропадал Павел Мурзабай. Когда вернулся, домашние его не узнали. Всегда спокойный, а теперь стал какой-то издерганный. Без всякого повода и причины ругал и жену и старшую дочь. Как-то забежавшую Уксинэ почему-то выгнал. Угахви, шипя и ворча, как прежде, попыталась вначале укротить нервного супруга, даже замахнулась.
Мурзабай закричал, как бешеный:
— Зарежу! — и схватился за нож.
Угахви притихла, осторожно ступала, чтобы не скрипнуть половицей.
О жизни, о самане теперь после потери сына Мурзабай рассуждал так:
«Во время Комвуча народ ощетинился! Даже в темных чувашских деревнях не хотели подчиняться этой власти. Чулзирма поднялась и взяла в руки оружие, в Ягали разыгралась своеобразная «война», в Самлее еще до ухода белых вновь избрали Совет. Народ не сам по себе волновался, нашлись руководители. Хитро они работают: Назара и ему подобных расстреляли, в то же время Васюка и Дятлова выпустили на волю. И нам придется хитрить. Мы не против Советской власти. Поможем избрать в Совет беднейших из бедных. Алабаш [36] у себя дома, пусть так же небрежно выполняет и работу в Совете…»
36
Алабаш — небрежный, неловкий.
Мурзабай вконец лишился душевного равновесия.
И тут-то он решил объединиться с сельскими куштанами. Поговорил со Смоляковым, повидался с Фальшиным.
Те были обрадованы, что Мурзабай теперь совсем заодно с ними, решили прислушиваться к его словам. Через кого действовать — они кумекали сами. У Мурзабая — Тимук, Смоляков обещал подпоить Заману-Тимрука.
Фальшин тоже решил разыскать нужных людей. Ни в чем не возражая и не противясь наивному горожанину, во всем внешне соглашаясь с ним, в то же время тайно от него приступили к выполнению своих замыслов. С помощью куштанов в Совет избрали только неимущих.
Сельчане плечами пожимали. Поразительное дело произошло на первом заседании сельского Совета. Кого председателем? Мирской Тимук предложил Чахруна. «Михаил Иваныч Осокин достоин быть председателем», — внушительно произнес он.
Русские выразили было протест. Как же так? Глава села никогда не бывал из чувашей! Их убедил Хайкин.
— Теперь всем людям, всем народам — равные права…
Таким образом, никогда — ни в поле, ни дома — не проливавший капли пота Осокин стал председателем сельского Совета.
Этому растрепе кто-то из его покровителей решил придать более деловой вид. Нашли ему выцветшую зеленую гимнастерку и брюки галифе. К галифе лапти не подходят, нужны сапоги. Это заявил сам Мишши, довольно быстро сообразивший — что к чему. Однако его шефы то ли сразу сапог не подыскали, то ли очень наряжать своего выдвиженца поостереглись: вместо сапог нашли башмаки из какой-то грубой кожи и обмотки. Возиться с обмотками, разумеется, такое же долгое занятие, как навертывать онучи. К тому же — на улице обмотки вдруг развязываются или просто сползают… Но что поделаешь, пока приходится терпеть. «Сапоги будут, подожди», — заверил председателя Мирской Тимук.
Чахрун прежде носил широкие штаны, и то, что он так долговяз, в глаза не бросалось, а теперь — в галифе, ботинках и обмотках — стал высоким всем на удивленье.
Облик его изменился. Лишь небритая борода да нечесаные волосы остались прежними. Меньше стал пить — больше не отекало лицо, на более худом лице вдруг виднее стали синие глаза.
Только теперь люди рассмотрели: Чахрун, оказывается, стройный, красивый. К тому же может и пошутить при случае. И еще удивил он сельчан: читать, писать умеет! Грамотным оказался. В Совете частенько видели его с газетой.
Прежде, хмельной, никого не слушал, болтал всякую чепуху. А теперь, когда с ним заговаривали, внимательно смотрел в лицо собеседнику.
Видя такую перемену, одни сельчане начали проникаться к Чахруну уважением, прислушивались к его мнению, некоторые даже стали вспоминать, что он — близкий родственник Салдака-Мишши, но все это оказалось преждевременным…
Вскоре Мирской Тимук, следуя указаниям Смолякова и Хаяр Магара, принялся его помаленьку подпаивать. Позднее выяснилось — ради чего. Однажды Чахрун созвал в Чулзирме собрание и оповестил, сколько кто должен сдать зерна по разверстке.
Вот когда и проявил себя Тимук:
— Кто тебя паучил вести себя так недостойно? Подкулачник ты, браток! И с бедняка — двадцать пудов, и с Пуян Танюша двадцать пудов…
Чахрун разинул рот, растерянно поморгал.
— Я не виноват, — проговорил он смущенно, — из Кузьминовки такие наметки прислали…
Тимук еще больше напугал своего незадачливого родственника:
— Ладно, — кивнул он головой, — завтра поеду в Кузьминовку — проверю.