Мост
Шрифт:
Пестрый дом, сложенный из каких-то сверкающих зеленых и синих квадратных камней, особенно привлекал внимание. На его крыше возвышались островерхие башенки, на фронтоне нарисованы три всадника, да так мастерски, что кажутся отлитыми из металла, — прославленные русские богатыри — Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович. Захару они уже стали казаться добрыми знакомыми.
Топя побежала по каким-то своим делам, обещала скоро вернуться.
Захар еще бы долго любовался домом, позабыв о деле, но кто-то подошел сзади и взял его под руку.
— Видимо, тебя придется назначить главным архитектором города, Захар пичче, — ласково улыбаясь, по-чувашски
— Если бы было у меня две жизни, может быть, поучился и архитектором стал, — ответил Захар. — Не смейся, Тимкки, ей-богу, смог бы. Любимому делу учиться весело, но иногда бывает поздно.
— Не смеюсь. Верю. Сейчас же и назначим тебя архитектором. Внутри, поди, не побывал еще… Айда, войдем. Здесь теперь наш штаб. — Авандеев, полуобняв Захара, пропустил его вперед в стеклянные двери.
— Недавно в этом красивом доме красивый кабинет получил, но позаседать не пришлось. Сегодня последний день здесь работаю. Вызывают в Самару. Не в губком или ревком, — прямо в штаб Восточного фронта. Если б ты сегодня не приехал, то и не застал бы меня. Вернуться обратно, может, и не придется вовсе, — начал беседу Авандеев после того, как друзья вошли в нарядную комнату на втором этаже и он предложил Захару мягкое кресло; сам садиться не стал, расхаживал по кабинету. — Как там у вас дела, поведай вкратце…
Прежде всего Захар рассказал о том, кто выбран в Совет от бедняков и батраков в Чулзирме.
— Знаю сам, — перебил его Авандеев. — Не было людей, и в Кузьминовскую волость пришлось послать человека, который никогда отроду не бывал на селе. Теперь товарища Хайкипа мы определили на более подходящую для пего работу, поручили организовать новый театр.
Захар подробно высказал слои соображения.
— Не архитектором следует тебя назначить, а каким-нибудь наркомом, — засмеялся Авандеев. — Этот вопрос еще не продуман. Выходит, ты начал первый. Сам знаешь, чувашских селений в уезде более тридцати. В губернии же их — несколько сотен. Многие — смешанные с русскими. Видимо, о них придется и говорить. Народ, разумеется, ценит, когда власть говорит с ним на его родном языке. Однако нужно подготовиться основательно. Сейчас при губкоме открылась чувашская секция… Постой, я и забыл тебе сказать: нашелся твой Воробьев. Он был отправлен в «поезде смерти». Где-то в Сибири Воробьев сбежал, проломив пол вагона. Он, как твой Румаш, маленький, да удаленький, не побоялся даже прыгнуть под поезд. Другие — кто побоялись — ехали дальше, а кто прыгал… Говорят, в поезде немногие остались в живых. По несколько суток людям не давали ни пищи, ни воды. Мало того, еще вспыхнул тиф…
Авандеев остановился против Захара.
— Человек рождается в муках, причиняя матери страдания, — заговорил он после некоторого молчания. И революции не происходят безболезненно. Это мы хорошо знаем, но неустройство людей, ненужные сложности рождают в душе честного человека возмущение и негодование…
Долго беседовали старые друзья. Захара Авандеев, оказывается, вызвал по важному вопросу.
— Учитывая козни кулаков на селе, чтобы крепче сплотить подлинно трудящихся, партия дала указание — образовать комитеты бедноты. Они в других губерниях уже действуют с прошлого года. В Самарской губернии к этому делу только еще приступаем…
Захару надлежало стать председателем Кузьминовского волостного ревкома: в каждом селе создать комитет бедноты. Сформированные под руководством Хайкина сельсоветы тоже следовало проверить и, если нужно, переизбрать. Правильно проводить
— Таковы, — подчеркнул Авандеев, — сегодняшние задачи на селе.
Захар хотел было возразить, что мечтал побыть дома, с семьей, поработать в Каменке.
— Греться на печке время еще не пришло! — как будто прочел мысли Захара Авандеев. — Да и, насколько я знаю, и печи-то своей у тебя нет, — добавил он, уже смеясь. — Ты хочешь стать архитектором, Захар Матвеич, — он сверкнул черными глазами. — Ладно, вот и будешь главным архитектором Кузьминовской волости. После победы революции для постройки новых домов и зданий архитекторы понадобятся: возможно, ото будут твои же сыновья. А сейчас нужны архитекторы, которые смогли бы перестроить мир по-новому. Вот ты и станешь таким архитектором новой жизни… Чулзирму и Сухоречку можно разделить, а с деревнями, где смешанное население, пока подождем. Сначала запросим Самару, а потребуется — напишем и в Москву.
— Еще одно дело, Тимофей Степанович. В Чулзирме нет учителя. Да и здания для школы. При разделе надо бы устроить так, чтобы дом просвирни при церкви перевезли на чувашскую сторону…
— Это уже не моя забота, — перебил его Авандеев. — Договариваться по школьным делам иди к своему старому другу. Пока временно комиссаром просвещения у нас Фрол Тимофеевич Ятросов. Что тебе нужно, он все уладит…
Давно Захар не виделся с учителем. Однако узнали они друг друга с первого взгляда.
В большой комнате Белого дома — пять столов. В правом углу Ятросов полушепотом распекает какого-то молодого парня. Захар было направился туда, но оглянулся и, увидя, что за ним не вошла Тоня, нерешительно остановился.
— Я здесь, Захар Матвеевич! — крикнул Ятросов. — Коли пришел — проходи вперед, не убегай так быстро.
Захар повиновался.
— Посмотри-ка на этого лоботряса! — Ятросов подал руку Захару так, словно они лишь вчера расстались, и снова начал выговаривать парню: — Такой молодой, а хочет протирать штаны в конторе. Явился сюда, чтоб стать, видите ли, делопроизводителем! Судит по названию, видимо, думает, что будет большим начальником. Сам получил образование, может учить ребят, а не хочет. А почему? В чувашскую деревню, видишь ли, не желает ехать. Городским человеком намеревается быть. Позавидовал жизни городских мещан и теперь клевещет на себя: «Я-де по-чувашски-то забыл». Я тебе дам «забыл»! Я больше тебя учился, и если бы пожелал, как ты, обтираться в городе, то в прежнее время мог стать столоначальпиком. Я тебе отцом довожусь, можно сказать — даже дедом. Если не послушаешь меня, шиповником отстегаю, — Ятросов добродушно рассмеялся.
— За уши бы надо таких драть, — продолжал он выволочку. — Не убегай из села! Но отворачивайся от своих… Широкая дорога сейчас открылась перед всеми, кого называли раньше «малыми» народами!
Парень, видать, не в первый раз выслушивал ворчание комиссара: не смущаясь, посмеивался про себя.
— Еще вчера согласился, а Фрол Тимофеевич и сегодня пилит за позавчерашнее, — сказал парень, обращаясь к Тайманову, — вскочил со стула, вытянулся перед Ятросовым, словно поддразнивая старого человека, зачастил: — Поверьте мне, Фрол Тимофеевич! Только ради вас, лишь потому, что вас почитаю как родного отца, я и решил стать учителем. Иначе бы стал де-ло-про-из-во-ди-те-лем. Слово-то какое! Звучит как ге-не-рал.