Мой бывший муж

Лейк Оливия

Макс рвано выдохнул, закружив большим пальцем по тонкому шелку трусиков, раззадоривая и распаляя. Всего на мгновение отставил, сбросил синий джемпер, затем прижался к обнаженной спине голой грудью.

Я повернулась, сама потянулась к ремню и расстегнула, почему-то вспомнив Вадима. У него целибат. У него никого не было после нас. А я никаких обещаний не давала. Он ведь, наверняка, думает, что до сих пор единственный. Интересно, если узнает, что у меня был другой мужчина, нужна ему буду? Назовет своей нежной Мальвиной, или я стану потасканной черепахой Тортиллой?

Отвлекшись на глупые мысли, не заметила, как осталась в одном нижнем белье. Макс опустился на кровать и усадил меня на колени. Мы целовались медленно и томно, растягивая прелюдию, затем он умело справился с застежкой бюстгальтера и закружил языком возле сосков, а я зарылась пальцами в русые волосы и почти выбросила из головы бередивший душу образ…

– Твою ж мать!

Кажется, мужчина моих тайных мыслей телепортировался в реальность… Что?!

Макс резко бросил меня подальше на кровать, и тут же кинулся на соперника. Вадим? Полонский здесь?!

– А-аа! – закричала, когда в моей спальне началась натуральная драка! Два двухметровых мужика в ярости схватились друг с другом!

Я закуталась в покрывало, беззвучно рот открывая: эти двое дрались, используя все подручные средства. Кулаки, ноги, и все что плохо лежало. Оба профессиональные боксеры в прошлом: уворачивались и уходили от ударов соперника неплохо. Но у Вадима уже была разбита губа, а у Макса сильно кровоточила рассеченная бровь.

– Прекратите немедленно!

Мой французский торшер полетел в Вадима, а он дернул штору и Макса по плечу ударил карниз. Меня не слышали. Черт.

– Вадим! Максим! Да уймитесь уже! – Бесполезно. Ладно, сейчас я вам покажу! – А-аа-ааа-ааа! – просто включила голосовую сирену, чистый ультразвук. Уверена, даже собака соседей уши к макушке прижала. Два самца орангутана застыли, потрясенно на меня уставившись. – Убирайтесь оба! – и пальцем на дверь показала. Устроили здесь брачные сражения. – Пошли вон!

– Я понял, Полонский, – первый пришел в себя Макс. Вадим смотрел исключительно на меня. – Поквитаемся позже, – подобрал джемпер и вытер кровь с лица. Затем на голый торс натянул.

– Штаны застегни, Джентльмен, – выплюнул Вадим, гневно глазами сверкая.

– Катя, прости за бардак, – извинился Макс и вышел из комнаты. Вадим только тяжелым взглядом скользнул по мне.

– Идиоты… – я устало рухнула на кровать. – Какие же придурки. Тестостерон из ушей прет…

– Здравствуй, Катя, – услышав, резко вскинула голову.

– Ты! Я же велела убираться вам обоим! Где Макс?

– Барсов волнует? – поразительно мягко поинтересовался Вадим. – Я вышвырнул его и дверь закрыл. Ломится. Но я выбирал хорошую, не вышибет.

Я сглотнула, когда он, щелкнув замком, пружинистым шагом ко мне направился.

– Он дотрагивался до тебя?

Я встала на кровати и глаза невинно распахнула, но лгать, естественно, не стала. Зачем?

– Я голая, Полонский, и снимала это не сама.

– Блядь! – выругался в сердцах. – Это мой дом, моя кровать, моя женщина!

– Нет! Это больше не твой дом, не твоя кровать и я не твоя!

– Я руки ему переломаю, – он резко развернулся, а я, недолго думая, кинулась на него. Повисла на шее, тормозя, а когда стащил со спины, к двери прижалась, закрывая проход.

– Ты не имеешь права, ясно! Ты больше не мой муж! И ты больше не единственный мой мужчина! У меня были другие! – пусть был только Максим, но я ведь искала партнера, значит, могли быть еще. – И с Максом я спала. Он трахал меня, Полонский! Все! Нет Мальвины больше. Забудь!

Вадим молчал, только скулы проступили резче, а челюсти скрипели от нажима, но он не произнес и звука, а я с маниакальной жестокостью посыпала солью и пеплом его чувства, его восторженное поклонения моей идеальности, разумности, моей верности ему. Нашей семье. Нашей любви. Потому что ничего больше нет. Только память. И что-то еще.

Что-то, чему я не могла дать определение. Это осколки старого или искры нового? Что щемит у меня в груди так сильно? Хочется смеяться и плакать одновременно. Сейчас Вадим скажет, что такая я ему неинтересна: я ведь как все и совсем не святая. А ему особенная нужна. Мазохистская часть меня желала услышать это, испытать эту боль и наконец поставить точку в нашей истории. Но другая часть боялась этого: всегда есть люди, чье разочарование ножом по сердцу. И даже если сами далеко не образец для подражания, их осуждение принять практически невозможно.

– Уходи, – толкнула его в грудь, когда спутанную прядь пальцами подцепил. Покрывало упало, и я осталась перед ним в одних стрингах. – Для тебя здесь больше ничего нет.

– Нет, говоришь? – и жестко обхватил ладонями мою голову. – Я люблю тебя, Катя. Люблю, понимаешь? Любую любить буду. Даже если рота солдат у тебя была! Если ты станешь толстой, начнешь курить, ругаться матом и начнешь кормить блядских голубей, а они будут гадить на мою машину! – Вадим зло выдохнул это и в губы мне впился. К двери прижал и ноги себе на пояс закинул. Мои соски затвердели и возбужденно терлись о черную водолазку. Я ногтями впивалась в нее, плечи напряженные через ткань царапала: отталкивала и притягивала одновременно. Страсть между нами всегда была такой. Я могла отказывать, не хотеть, быть обиженной или он без сил, раздражен, зол. Начинать совсем нет желания, но если начали, то несет, не остановить. И сейчас тоже.

Я содрала с него водолазку, но Вадим не спешил переходить в контрнаступление. Брать меня. Он напряженным пахом врезался, жесткой тканью драконя нежную кожу.

– У меня ведь целибат, – стиснул мои бедра и на кровать отнес. Агрессивно трусики стянул и ноги широко развел. Языком по влажным складочкам прошелся, целуя, кусая, в себя вбирая. Я стонала, сжимая ладонями собственные груди, бедра навстречу его губам поднимала. У Вадима воздержание, да, но я хочу по-настоящему. Хочу почувствовать его тяжесть, ногами узкие бедра охватить, внутри ощутить и упругими стенками сжать.