Мой домовой — сводник
Шрифт:
Терьерчик рванул к детской площадке, но я удержала его у ноги, накрутив поводок на руку аж до пакеточной кости.
— А что со мной?
— А что с тобой? — Виктор сделал вид, что не понял вопроса про деньги.
— Мне ты платить что-нибудь думаешь?
— Тебе? — в голосе звучало такое искреннее удивления. — Тебе-то с какой стати платить? Ты не наемный работник, ты хозяйка. Будет прибыль, будешь получать свой процент.
В горле сделалось совсем сухо, и я с трудом произнесла:
— А когда будет прибыль и какая?
— А
— Так не пойдет…
Вместо ответа он схватил меня под локоть и развернул к кустам, будто нас кто-то подслушивал.
— Ира, я не хочу и не буду делить семейный бюджет. Что мое, то твое. Я не собираюсь переписывать на кого-то то, что у меня сейчас есть в собственности. Не уживемся, я заплачу за это, но я буду стараться быть хорошим мужем. А эта школа для души, для твоей… Понимаешь, есть вещи, которые миру необходимы, но на которых не заработаешь. Не заработаешь много, если, конечно, не переводить в денежный эквивалент любовь учеников… А она у тебя есть. Я это видел собственными глазами и безумно приревновал тебя в тому юнцу, безумно…
Виктор зажал ладонями мои плечи и принялся тереть их, точно пытался выжечь огонь.
— Мне не важно, когда эта школа выйдет из минуса. Мне на это вообще плевать. Я просто хочу, чтобы ты делала то, что тебе нравится в том формате, который тебе нравится и чтобы никто не командовал тобой, кроме тебя самой…
— Мной никто никогда не командовал, — выдохнула я, поводя плечами. — И я живу, делая то, что люблю. И я с тобой не ради школы, даже не ради ребенка…
— Неужто ради меня? — перебил Виктор, тряхнув головой. — Не верю…
— Потому что ты дурак! — вырвалась у меня горькая правда, и я закусила задрожавшую вдруг губу.
Терьер рванул в сторону, чуть не вырвав мне руку. Неужели Виктор пнул его, иначе чего тот вдруг залился таким истошным лаем, а этот придурок со смачным словцом рванул от меня. Я подняла глаза и бросилась следом, на бегу отпуская собаку на длинный поводок, но когда добежала, Виктор уже держал сына на руках и открывал пальцем залитый кровью рот.
— Все на месте…
У нас с собой ничего. Даже пачки носовых платков нет! Был один, который Виктор вытащил из кармана джинсов и тут же окровавленным бросил в урну. Какая-то мамочка тут же подскочила к нам с влажными салфетками. Виктор усадил плачущего ребенка на скамейку и принялся промокать ему рот.
— Губу прикусил. Всего-то делов… Чего реветь!
Я стояла, как дура, с собакой на руках — терьер так рвался к скамейке, что повис на поводке, и, спасая пса от удушья, я схватила его подмышку.
— Сына бы обняла, а она собаку, — раздался за моей спиной старушечий голос. — Детей для галочки рожают. А потом даже не смотрят за ними.
Я сильнее закусила губу и заставила себя не обернуться. За ребенком мы точно не следили… И дома услышали почти то же самое, хотя Глеб уже даже не всхлипывал.
— Вас было двое! — возмущалась Зинаида Николаевна. — За одним ребенком не уследить?!
— А будто я у тебя не падал! — поднялся с колен Виктор, чтобы выбросить смоченный в перекиси тампон, пока я дула на распухшую губу.
— Я гуляла с тобой одна, и у меня ты не падал. С качелей ты свалился с дедом, — зло бросила хозяйка. — Йодом намажь! Чего ты стоишь?
— Не нужен никакой йод. Он губу прикусил и все тут. Не надо делать трагедии на ровном месте. Все дети падают. Упал, встал, пошел дальше. Мужика растим или бабу?
— Надо следить за детьми, тогда они и падать не будут.
— Я его за ручку до восемнадцати водить буду? На свиданку тоже?
— Вот я посмотрю, что тебе Оля скажет…
— А что она мне скажет?! — почти орал Виктор, разводя руками. — Глеб такой же мой сын, как и ее. Упал. Все, конец света… Как вы меня достали, курицы!
— Конец света — это твоя безответственность. И твоя тоже, — это Зинаида Николаевна говорила уже мне. — Как только тебе родители детей-то доверяют… Когда ты собаке даже лапы вытереть не можешь!
— Мам, успокойся! Не надо еще Иру подключать. Я вымою тебе пол и новый диван привезу…
— Не нужны мне твои диваны! У тебя давно диван вместо башки! Риччи, быстро в ванну!
Виктор вернулся к дивану, с которого только что спрыгнула собака, обнюхавшая Глеба с ног до головы и лаявшая на нас за то, что ей не позволили облизать ребенку лицо.
— Ну что, герой, не болит?
Мальчик затряс головой, хотя высморкать нос ему бы не помешало.
— Вот и отлично. До свадьбы заживет. До моей, — добавил Виктор с привычным смешком.
— А у тебя будет свадьба?
— Будет, очень скоро. Вот у тебя губа заживет и сразу будет.
Глеб перевел на меня большие глаза:
— А у тебя будет платье, как у мамы?
— У нее будет лучше, чем у мамы, — встрял Виктор, поднося к носу сына салфетку.
— Давай, сморкайся. Ну че ты, как маленький слоненок. Давай дуй, как слон!
— Белое? — не унимался мальчик с платьем.
— Белое, — отвечал за меня его отец. — А вот волосы у нее будут зеленые.
— Не будет у меня зеленых волос! — не выдержала я полного игнорирования.
— А мы ее убедим, верно? Смотри! — Виктор вынул из заднего кармана джинсов айфон и присел на диван. — Смотри! Правда красавица?
Что он ему показывает?
— У тебя были зеленые волосы? — поднял на меня еще большие глаза Глеб.
— Были, были… — отвечал отец. — Я как увидел эти волосы, сразу понял, вот она, моя царевна-лягушка…
— Витя! — это вернулась Зинаида Николаевна и перед ней бежал, отфыркиваясь, терьеришка. — Я сварила кашу. Глебу думала с молоком дать, но не знаю, как он сейчас есть сможет. А вам, как гарнир с бужениной. И еще зеленый салат порезала. Будете есть?