Мой друг работает в милиции
Шрифт:
— Интересно, как вы поставили Шекспира.
— Вы неудачно приехали! — искренне огорчилась Летова. — Заболела королева — аппендицит! Лежит в больнице, завтра операция. Дублерши, конечно, нет!
— Действительно, неудачно, — подтвердил Дробов. — Может быть, у вас есть лишняя программа этого спектакля? Для отчета она мне понадобится.
— Конечно, есть. — Вера Федоровна протянула отпечатанную на ротаторе программу. — Вот, пожалуйста.
— Спасибо. Завтра попрошу вас рассказать подробно об исполнителях. Меня интересует трудовая и творческая биография
Опережая Веру Федоровну, торопливо заговорил Сомов:
— Сейчас, Василий Андреевич, все наше внимание обращено к современности. Трудно, но ищем.
— Ищем, но не находим, — глядя в сторону, как бы про себя сказала Вера Федоровна.
— Репертуар у нас, конечно, невелик, — продолжал Сомов, делая вид, что не слышал реплики Веры Федоровны. — Ограничены средствами, участники заняты на производстве, много семенных…
— И все же каков ваш репертуар?
— Пусть докладывает худрук, — ушел от ответа Сомов. — Ее хозяйство, ей и первое слово.
— Пожалуйста! — Летова раскрыла папку. — В нашем репертуаре четыре постановки: сцены из «Гамлета», чеховские «Медведь» и «Свадьба» — та самая классика, которой некоторые боятся, — задиристо взглянула она на Сомова. — Из современности — «Стряпуха» Софронова. Вот программки. — Летова протянула Дробову еще три листка, отпечатанных на ротаторе.
— А над чем вы сейчас работаете?
— Сейчас репетируем… — пытаемся… не знаем, что получится… хотим взять еще несколько сцен из шекспировских пьес… целиком поставить нам не под силу.
— Из каких пьес и какие сцены вы включили в постановку?
— Пока мы остановились на трех. Две начали репетировать еще до поездки в Ленинград.
— На каких трех?
— «Укрощение строптивой». Из этой комедии мы берем только сцену первой встречи Петруччо и Катарины. Она займет не больше десяти — двенадцати минут. У нас на заводе много молодежи, поэтому мы решили взять сцену из «Ромео и Джульетты», но пока еще не решили, какую именно. Скорее всего, вторую и третью сцены из второго акта: в саду Капулетти и в келье брата Лоренцо — всего три действующих лица. Вот вы недовольны, что все Шекспир да Шекспир, — продолжала она, хотя никто не высказывал недовольства, — а между тем кружковцы рвутся играть Шекспира, даже ссорятся из-за того, кому играть в этих постановках. Были конфликты! Пришлось мне взять две сцены из «Генриха Шестого», в них участвуют восемь человек. Конечно, мы ставим все в концертном исполнении. Совершенно не дают денег на костюмы. Абсолютно!
Немалого труда стоило Дробову скрыть свое волнение, когда он услышал упоминание о «Генрихе Шестом».
— Какие сцены вы взяли из «Генриха Шестого»?
— Четвертую и пятую сцены из второго акта.
Дробов прикрыл глаза, ему казалось, если он этого не сделает, оба собеседника заметят, как он взволнован: в четвертой сцене второго акта Сеффолк произносит фразу, которая вот
— Когда очередная репетиция шекспировских сцен?
— Завтра, в девятнадцать часов.
— Надеюсь, мое присутствие не смутит кружковцев?
— Пусть приучаются работать в любой обстановке, — сурово сказала Вера Федоровна. — Актер обязан на сцене абстрагироваться от всего привходящего, иначе он не сможет уйти от самого себя, не овладеет искусством перевоплощения.
— Вы говорите, что в сцене «Укрощения» заняты двое кружковцев, а в сценах из «Генриха» восемь?
— Да.
— Разрешите я запишу сейчас фамилии и профессии исполнителей.
— Они у меня выписаны, могу вам дать. — Вера Федоровна протянула Дробову листок из блокнота. Дробов заставил себя положить его в карман, не взглянув на машинописный текст…
Из клуба Дробов направился в местное управление внутренних дел, где его ждал Янсон.
— Дорогой Эдуард Оттович, я должен воспользоваться вашим телефоном, — сказал Дробов еще с порога. — И попрошу вас обеспечить в заводской гостинице еще одну комнату на имя товарища Кулябки.
— Это мо-о-ожно. — Янсон некоторые слова произносил почему-то нараспев, растягивая гласные. — Гостиница бу-у-дет. С какого дня нужен номер товарищу Кулябке?
— Завтра с полудня. А сейчас с вашего разрешения я соединюсь с Ленинградом.
Разговор с Кулябкой занял три — четыре минуты. Слышимость была скверная. Дробов с трудом разбирал отдельные слова, но понял, что ничего нового по делу Кривулиной нет.
— Вы-то меня слышите? — надрывался Дробов. — Слышите? Выезжайте ко мне и обязательно захватите с собой магнитофон. Вы меня слышите? Захватите магнитофон, на который записан разговор с Клофесом. И обязательно возьмите пленку с записью Клофеса. Вы все поняли? Прекрасно! Жду к полудню! Всего!
Он положил трубку, вынул из кармана список исполнителей шекспировских сцен и взглянул на Янсона. Тот сидел в углу за своим столом и что-то писал. Казалось, он забыл о присутствии в комнате старшего инспектора Ленинградского управления внутренних дел. Дробов развернул список. «Здесь, на этом листке, среди десяти фамилий есть и фамилия убийцы», — подумал он и, поймав себя на этой медлительности, рассердился. «Спокойно, возьми себя в руки!»
И он стал читать написанные от руки строчки:
УКРОЩЕНИЕ СТРОПТИВОЙ
Петруччо, дворянин из Beроны — Березнецкий (завод, лаборант).
Катарина — Левина (аптека, провизор).
ГЕНРИХ VI
Сомерсет — Карпов (поликлиника, монтер).
Сеффолк — Шадрин (завод, инженер).
Уорик — Панов (завод, токарь).
Ричард Плантагенет — Раузин (милиция, лейтенант).
Вернон — Матеюнас (гараж, шофер).
Стряпчий — Остросаблин (пенсионер).
Мортимер — Резник (больница, врач).
Страж — Фальк (почта).