Мой граф

Крамер Киран

– Да, – сказала Элиза. – Это подразумевает великое множество обязанностей. Он обожает, чтобы его носили, как мешок с картошкой. И подозреваю, что, когда подрастет, потребует, чтобы ты построил с ним крепость. Поскольку ты архитектор, разумеется.

– Почту это огромной честью, – с широкой улыбкой ответил Грегори. – Принято по всем пунктам.

– Помнишь нашу первую крепость? – спросил его Дугал.

И они вместе пошли назад к дому,

вспоминая, каким величественным было то укрепление.

Глава 19

Пиппа не могла поверить, насколько близко подошла к тому, чтобы отказаться от последних крупиц своей гордости и сказать Грегори, что она любит его. Какой это было бы огромной ошибкой!

Да, признание не заняло бы больше полминуты, но теперь она знала, что те полминуты преследовали бы ее все полгода, которые она собирается провести в Париже. Они преследовали бы ее до конца жизни.

Держа шляпу в руке, она в оцепенении прошла через кухню, не в силах до конца поверить в то, что только что видела своими глазами: ребенка Грегори.

Он спал с Элизой.

Стало быть, слухи правдивы. Достаточно было одного лишь взгляда на его лицо, когда он смотрел на малыша, чтобы понять, что они с Элизой были вместе, что тела их сливались в одно целое.

Неудивительно, что Грегори так страшно разозлился в тот день в саду лорда и леди Берд.

Пиппе нравилось думать, что она никого не осуждает, в конце концов, не далее как прошедшей ночью она сама испытала удовольствие в опытных руках Грегори, искусного любовника. Соблазн был настолько велик, что устоять оказалось совершенно невозможно. Ничего удивительного, что Элиза тоже не устояла.

Но прошли ли его чувства к ней? Или нет?

На его лице, когда он увидел ребенка, отразилось потрясение. И потом, когда он посмотрел на Элизу, все, что видела Пиппа, это его полнейшее отчаяние – без сомнения, отчаяние из-за потери своего ребенка. Но возможно, это отчаяние было еще и из-за того, что он потерял не только сына, но и его мать, свою возлюбленную.

Грегори так старался спрятать свое потрясение под маской вежливости, но был просто убит. Пиппа видела и чувствовала это, даже если больше никто не заметил и не почувствовал.

Как она могла забыть о том, что он, возможно, все еще любит Элизу? Особенно теперь, когда узнала, насколько могущественна любовь. Смешай ее с непреодолимой силой, которой является интимная близость, и трудно ожидать от человека легкого и быстрого исцеления, если таковое вообще произойдет, от этого неотразимого сочетания, которое держит в своем плену весь мир.

Вот почему был Шекспир. И Шелли. И все остальные поэты, писатели, драматурги, художники и композиторы, которые когда-либо испытали и победу, и поражение, что проистекают из раскрытия одного сердца другому.

У Пиппы было такое чувство, будто она стукнулась головой о стену. Сколько таких ударов потребовалось бы ей, чтобы узнать, что Грегори не принадлежит

ей и никогда не будет принадлежать?

Но вместо того чтобы упиваться жалостью к себе, она решила заняться осуществлением своей цели – и, вероятнее всего, без союзников. Первым делом она скажет мистеру Доусону, что не выполнила свою часть сделки и он волен забрать назад свое предложение. Затем, исходя из предположения, что он так и сделает, утром она покинет имение одна и уже знает как. Она уедет в молочном фургоне, который приезжает перед зарей. Пиппа слышала, как кухарка говорила об этом. С фургоном она доедет куда сможет, а потом продаст свои сережки, а на вырученные деньги купит билет до побережья. Ей придется выбрать какой-нибудь другой порт, не Плимут, о нем не может быть и речи, поскольку он самый крупный из ближайших. Она поедет на восток, в Саутгемптон, и затеряется среди множества путешественников, толпящихся в очередях за билетами на пакетботы, направляющиеся во Францию.

Прибыв во Францию, она займет свое место в качестве компаньонки и станет молиться, чтобы месье Перро взял ее на обучение. Она вернется к своему первоначальному плану и предстанет перед ним в мужском обличье. По-другому слишком опасно.

Пиппа нашла мистера Доусона в гостиной. Стоя возле чайного подноса, он залпом опрокинул в себя чашку чаю.

– Входи, Харроу, – сказал он, увидев ее, потом налил себе еще чашку.

Она быстро прошла мимо лакея, сверлящего ее неодобрительным взглядом. Теперь ей было наплевать, что она нарушает правила этого дома. В любом случае не случится ничего страшного, если она поговорит с мистером Доусоном.

В конце концов оказалось, что он не собирается отпускать ее в Париж одну.

– Я слышал о ребенке, – сказал он вполголоса. – Мы не знаем, это ребенок Уэстдейла или нет, но вам не стоит оставаться здесь в такой отвратительной обстановке. Я должен увезти вас отсюда. Стыд и позор моей кузине за такую подлую выходку. И ее муженек тоже хорош.

Пиппа в общем-то тоже считала, что со стороны лорда и леди Тарстон нехорошо было намеренно создавать эту неловкую ситуацию.

– Вы уверены, что все еще хотите ехать со мной?

– Разумеется. – Его голос был таким успокаивающим, что у Пиппы ком встал в горле. – В сущности, я уже отправил лакея в конюшню, чтобы подготовили карету. – Он нахмурился. – И я не собираюсь спрашивать у кузины разрешения или сообщать ей, куда мы едем. Она сама напросилась.

– Я так благодарна вам за помощь, мистер Доусон. А куда мы поедем вначале?

– Давайте поговорим в карете, – ответил он. – Выпейте чашку чаю, потом быстренько соберите вещи. Мы должны уехать до того, как вернутся остальные.

– Я не буду чай. – Она направилась к двери, затем вернулась и взяла с фарфорового блюда печенье. – Но с вашего позволения возьму вот это.

– Возьми-ка ты их все, – усмехнулся мистер Доусон. – Они нам могут пригодиться.