Мой личный ад
Шрифт:
Выйдя из троллейбуса на нужной остановке, они быстро дошли до дома, и Оля довольно выдохнула, оказавшись в тепле квартиры. Она приложила палец к губам, кивнув на дверь кухни. Ее гость тихо разулся, отдал ветровку, прошел по указанному направлению, поставил на пол рюкзак и уселся на краешек разобранного дивана, как бедный родственник.
Олю осенило.
— Гриш, голодный? Хочешь чего-нибудь?
Готовила она паршиво, но в такой ситуации, наверное, и не требовалось ничего изобретать сложнее бутербродов.
— Не-не. Есть не хочу. Чайку бы. И покурить. Можно? — отрывисто и растерянно выдавал слова Гриша.
— В окошко, — кивнула Ольга, зная, что Миша не против таких дел, но не забыла и удивиться: — Ты разве куришь?
— Когда нервничаю, — честно признался Птицын, затягиваясь и выдыхая дым в открытое окно.
— Из-за меня? Или вообще?
— Что?
— Из-за меня нервничаешь или вообще?
— Из-за тебя, — кивнул Гриша, чуть улыбаясь, — и вообще.
Оля оставила его реплику без ответа, повернувшись к вскипевшему чайнику. Она разлила чай в кружки, поставила на маленький столик у дивана. Едва выкурив половину сигареты, Гриша закрыл окно, снова присел, протягивая руки к чаю, отхлебывая, ставя чашку на место.
У него был такой потерянный вид, что Оля не выдержала. Она подошла к нему, встала рядом, неуверенно протянула руку, прикоснулась к коротким жестким волосам, погладила. Гриша уткнулся лицом ей в свитер, пряча глаза.
— Я не такая? Не как на фотках? Другая, да? — спросила Оля, отчаянно труся, но не желая замалчивать свои комплексы.
— Другая, — подтвердил Гриша приглушенно.
Оля едва успела сглотнуть, как он подхватил ее, усаживая к себе на колени, и крепко прижал, заглядывая ей в глаза.
— Ты теплая, — прошептал он, убирая челку с ее лица, и провел костяшками пальцев по щеке.
— А ты очень худой, — выпалила она ни к селу ни к городу, отчего оба рассмеялись.
— Я чаще всего такой, — продолжал посмеиваться Гриша. — Говорил же, на тех фотках толстый.
Оля только фыркнула, а потом прикрыла рот ладошкой, чтобы скрыть зевок.
— Давай-ка спать, зай. Я тоже еле живой.
— Да-да, нас завтра поднимут до обеда, — покивала Князева, неохотно выбираясь из уютных объятий Гриши.
Она постояла пару секунд, но не рискнула раздеться при нем. Вытащив из-под подушки пижаму, Оля вышла из кухни, тихо бросив:
— Я сейчас, ложись.
В ванне она переоделась и сняла макияж с лица. Стащив с волос резинку, Оля не без радости отметила, что хвост и Петербургская влажность пошли ее волосам на пользу. Кудри немного распрямились и лежали очень даже симпатичными волнами.
Вернувшись на кухню, Оля нашла Гришу, лежащим в кровати под одеялом. Он снял толстовку, оставшись в майке с каким-то принтом. Недолго думая, она нырнула к нему под одеяло, прижавшись к теплому боку своего гостя.
— В пижамке с мишками спишь? — хихикнул Гриша, поворачиваясь к ней лицом, обнимая за талию.
— Зяблик я, — кивнула Оля, не без удовольствия обнаружив, что он в одних боксерах.
Их лица были так близко, носы почти соприкасались. Ольга забыла обо всем, теряясь в его темно-карих, почти черных глазах. Неведомая сила не давала ей моргнуть. Она все смотрела и смотрела, проваливаясь в бездну, теряя разум, волю и неуверенность. Волшебство момента скатилось по ее ресницам, прикрывая на миг им обоим глаза.
— Я люблю тебя, — прошептал Гриша и приник к ее мягким дрожащим губам своими обветренными.
Оля лишь тихо охнула, абсолютно не понимая, что происходит. Не смея открыть глаза, она робко отвечала на его осторожные, изучающие поцелуи.
«Не думай, просто чувствуй, — вспомнила она Гришину смс. — Все, что делает тебя счастливой, доставляет тебе удовольствие — это нормально. Это прекрасно. Просто позволь себе это почувствовать».
И Оля позволила. Она растворилась в чувствах и ощущениях, разрешила волне абсолютного, чистого счастья накрыть ее с головой. Никогда и не с кем она не испытывала таких эмоций. Томная нега завладела ею, не позволяя отступить, толкая только вперед, без отговорок, страхов и компромиссов.
«Пропала», — только и успела подумать она.
– Прекрасна, ты прекрасна, — шептал Гриша между поцелуями.
Его пальцы запутались в ее волосах, а губы все никак не могли насытиться поцелуями. И Оле тоже было мало. Щемящее возбуждение закручивалось внизу живота, толкая ее на безумства. Она прикусила Гришину нижнюю губу, пососала ее, провела языком, вырывая из его горла гортанный стон. Ободренная этим звуком, но помня его чудаковатые предпочтения в поцелуях, Оля мягко протолкнула свой язык ему в рот, чтобы коснуться кончиком его зубов, и тут же отступила. И в ответ почувствовала его язык на своих губах. Она приоткрыла рот, и он проник внутрь, встречая ее язычок. Но она не спешила к нему навстречу, ускользая и лишь легонько касаясь, чуть отстраняясь, чтобы снова соприкасаться лишь губами. И потом опять дразнила его самым кончиком языка, то отступая, то чуть напирая снова.
— Хелл, господи, ты и правда знаешь в этом толк, — прохрипел Бен, дурея от ее выкрутасов. — Потрясающе целуешься.
— Я же говорила, — посмеивалась она, подставляя его губам свое лицо и шею.
Рука Бена пробралась под пижаму, скользила по спине и ниже за резинку штанишек, поглаживая попку. Его ласки были на грани, но все же он не касался тех мест, которые так этого желали.
Осмелев, Оля тоже запустила ладони ему под майку. Но едва она пробежала пальчиками по животу, как оба вздрогнули. Бен от возбуждения, а она от шока.
— Это что такое? — ошалело прошептала Князева, щупая рельефный пресс.
— Ну… живот.
— Кубики?
— Типа того, — усмехнулся Бен, подрагивая от ее изучающих прикосновений.
— Обалдеть, — выдохнула Оля восхищенно, холя его эго по полной программе.
Она закинула на Бена ногу, инстинктивно желая более тесного контакта, но едва ее пяточка задела его ступню, как парень зашипел и отстранился.
Оля и сама вздрогнула от неожиданности, замерла, не зная, где ошиблась. Но Гриша моментально убрал с лица гримасу боли, улыбнулся ей.