Мой личный ад
Шрифт:
Правда, Гришина бравада быстренько сошла на нет, когда ему, наконец, разрешили встать, чтобы принять душ. Оля сначала настаивала на помощи, но он категорически отказался от любой ее поддержки в этом деле, за исключением минета. На что Князева лишь фыркнула, но все же стояла часовым у душевой кабинки, пока он мылся.
Гриша упал на кровать, чувствуя себя хоть и чистым, но совершенно обессиленным. Но еще ужаснее было то, что Ольга собралась в душ сразу после него. В его больном воображении тут же нарисовались веселые картинки обнаженной Валькирии, подкрепленные воспоминаниями об их совместных водных процедурах. Гриша сразу пожалел, что отказался от Олиной помощи в душе, ведь у него был реальный шанс развести ее на кое-что большее. А теперь он настолько выбился из сил, что даже думал об интиме с трудом. Лежа в кровати с прикрытыми глазами, Птицын потихоньку приходил в себя. Слабость отпускала, но и момент был упущен.
Когда Оля вернулась в палату, вся такая свежая и ароматная, Гриша жалостливо заскулил:
— Малыш, полежи со мной, — он подвинулся, приподняв одеяло, завлекая ее.
— Нет, Гриш. Наташа опять ругаться будет.
— Ну пожаааалуста, — клянчил больной, глядя на нее с щенячьей преданностью.
Оля выдохнула от бессилия, поддаваясь его очень убедительному нытью. Едва она оказалась в его объятиях, Гриша завел любимую песню.
— Когда уже меня выпишут? Сил нет больше тут валяться.
— Так лучше, Гриш. Не гони коней, — как всегда отвечала ему Валькирия.
С одной стороны, она очень его понимала, и сама с нетерпением ждала дня выписки. Но липкий страх за его жизнь, хоть и отступил, но не покинул сердца, и Оля полагала, что теперь лучше перебдеть. Она все еще очень плохо спала, проводя ночи, обнимая Гришу, глядя на его расслабленное лицо, каждую минуту прислушиваясь к ровному дыханию. Дышит — жив.
— Что вообще со мной было? Простудился что ли? Грипп? — в очередной раз спросил он.
— Типа того, — уклонилась Оля, накрывая его губы поцелуем, чтобы отвлечь от допроса.
Ей это, конечно, удалось. Гриша тут же забыл обо всем, кроме ее сладкого рта, нежных объятий, легкого запаха геля для душа, смешанного с ее собственным ароматом.
— Так хочу тебя, — шептал он между поцелуями, нагло проталкивая руку за борт халата.
— Гриииш, — застонала Оля в жалком подобии протеста, но даже не думала препятствовать его ласкам. — А если кто войдет?
— Вот поэтому я и хочу слинять отсюда. То Наташа со своими осмотрами, то Эрик весь из себя обеспокоенный моим состоянием… проходной двор, — ругался Гришка, водя губами по ее шее, наглаживая грудь под халатом. — А я уже с ума схожу. Не знал, то ли в душ за тобой идти, то ли подрочить… Безумно хочу тебя в душе. Прижать к стене… и чтобы ты кричала…
— Господи, Гриш, какой секс в душе? Ты сам на ногах еле стоишь, — не сдержала тихого смеха Князева.
— Ну вот поэтому я и думал о дрочке. И, блин, даже на нее сил не было.
— А сейчас-то вроде вернулись? — мурлыкала Оля.
— Да, получше уже, — подтвердил Птицын, залезая второй рукой под одеяло.
— Гриш, — почти взвизгнула она, чувствуя, как его пальцы коснулись ее между ног.
— Тихо-тихо, — зашипел он, ругаясь. — Оль, какого хрена ты без белья?
— Постирала трусики. Они у меня одни, — объяснила она, дрожа от его прикосновений.
— Хм… пожалуй, это даже хорошо.
Гриша продолжал целовать ее, поглаживать, исследовать и дразнить.
Оля тихо постанывала, не смея оттолкнуть его, купаясь в удовольствии, но все же вспомнила, что Гришка начал все это из-за собственной нужды. Она тоже запустила руку под одеяло, желая взаимного удовлетворения, но Гриша перехватил ее ладонь.
— Сначала ты, — объяснил он.
— Но… — запротестовала было девушка.
— Нет, нет, Оль. Пожалуйста. Ты…
Она лишь протяжно застонала, абсолютно обезоруженная. Гриша надавил чуть сильнее, и этого хватило, чтобы ее начала бить мелкая дрожь. Он ловил ртом стоны, которые она не в состоянии была проглотить, и обнимал так крепко, как мог, смакуя вибрацию ее тела от яркой разрядки.
— Спасибо, любимая, — проговорил он ей в губы, улыбаясь.
— Ага, обращайся, если что. Всегда пожалуйста, — не сдержала Оля хихиканья.
— Обязательно обращусь.
— Может, теперь мы займемся… — она скользнула рукой за резинку его пижамных штанов, обхватив ладошкой уже давно готовый к ее вниманию орган.
— Как поживает самый ворчливый пациент на свете? — ворвался и их интимную идиллию голос Натальи, а следом вошла в палату и она сама. — Оль, ну сколько можно говорить — не положено с ним в кровати находиться.
Все еще держа Гришку рукой, Ольга смотрела ему в глаза, игнорируя привычную лекцию от Старшей. Взгляд Птицына на мгновение потемнел, но он быстро справился с собой, стер с лица бешенство, заменив раздражением.
— Вот, Оль, именно об этом я и говорил. Надо линять отсюда. Я сыт по горло чертовой больничкой, — он обращался к подруге, но говорил громко, чтобы ни одного слова не пролетело мимо ушей Наташи.
— Ты тут не Командир, Гришань, — совершенно спокойно отвечала леди-врач. — Когда выпишу, тогда и пойдешь домой. А пока рано.
Она двинулась к голубкам, явно имея намерения провести осмотр. Ольге пришлось разжать пальцы.
— Черт, — только и выдохнул Гришка, вздрогнув, словно от адской боли.
Стараясь не спалиться, Ольга аккуратно вытащила руку из-под одеяла и сползла с кровати, чтобы как обычно устроиться рядом на кушетке. Наталья ничего не сказала, но по ее ехидной полуулыбочке и хитрым глазам было ясно, что она все прекрасно поняла.
Гришу выписали через три дня. Его еще не до конца покинула слабость, но Наталья посчитала, что в случае ухудшения состояния помощь можно будет оказать и на дому. Птицын мысленно подпрыгивал, покидая госпиталь, так ему осточертело пребывание под надзором. Он шел по больничному коридору, обнимая Олю, которая вдруг поняла, что придется ловить такси. Она еще несколько дней назад просила Эрика вернуть машину Артуру, брезгуя теперь любым напоминанием о нем.
Но заботы о транспорте отпали сами собой. На парковке их ждали Наташа и Эрик.
— Залезайте на заднее, подбросим вас до дома, — кивнул Старший на свой мерседес.
Гриша вздернул брови, а Оля недоуменно пожала плечами. Она, конечно, подозревала, к чему это все, и даже была рада, что не одна будет объясняться.
Радио тихо пело, пока они молча ехали до Олиного дома. В тесной прихожей ее хрущевки они все время задевали друг друга локтями, пока снимали верхнюю одежду, бормоча извинения. То же тесное неудобство просочилось и на небольшую кухню. Оля поставила чайник, нашла вазочку с конфетами, лепеча в оправдание, что и угостить гостей нечем. Гришка не выдержал первым.