Мой милый жандарм

Самохин Валерий Геннадьевич

При виде ломившегося от изобилия стола в моей давно обрусевшей душе внезапно проснулся прагматичный немец: коли все не съем, то хотя бы попробую. Поцеловав ручку хозяйке, я встретился взглядом с виновницей торжества и, моментально утонув в чарующем зеленом море, неожиданно для самого себя пролепетал:

– С возвращеньицем вас, Анна Васильевна!

И с ужасом прикусил язык - что за околесицу я несу?!

Мою неловкость могло оправдать только одно: в полумраке околоточного участка я не смог как следует разглядеть свою подзащитную -

тогда она показалась обычной, ничем не примечательной барышней с заурядной внешностью. Тем разительней был контраст: передо мной сидела особа, способная свести с ума одной лишь лукавой улыбкой, одним мимолетным взглядом.

– А вы милый, - нежно проворковала она, вогнав меня в краску.
– Кстати, при первой нашей встрече вы не представились. Как мне к вам обращаться?

– Прошу простить меня за столь вопиющую бестактность, - охрипшим голосом произнес я.
– Йоханн...кхе-кхе...
– внезапный кашель окончательно погубил мое реноме.

– Фамилия у вас, часом, не Вайс?
– неожиданно рассмеялась Анна.

– Розенталь, - с трудом выдавил я из себя.

– Долина роз, - мечтательно произнесла барышня.
– Как поэтично!

Я покраснел пуще прежнего - вроде бы и искренний восторг, но отчего-то показалось, что надо мной подтрунивают.

– Аннушка, не ввергай дорогого гостя в смущение, лучше угости его рыбкой, - весьма кстати вмешалась Серафима Павловна, с легким укором взглянув на мою мучительницу.
– Осетр сегодня весьма удачным получился и соус в меру пряный, не как в прошлый раз.

Не знаю, что было в прошлый раз, но вкуса тающего во рту блюда я не чувствовал абсолютно. Виной тому была моя подзащитная, разглядывающая меня с непритворным интересом. Если бы не старый добрый коньяк, до конца ужина я бы точно не дожил.

Черт возьми, даже мэтрам российской юриспруденции не удавалось выбить меня из колей в ходе сложных судебных процессов, а зеленоглазой девчонке удалось это сделать в считанные минуты! Прокляв в душе несвойственную мне застенчивость, сделав маленький глоток крепкого турецкого кофе, я самым строгим голосом произнес:

– Анна Васильевна, нам надо серьезно поговорить. Дело не терпит отлагательства...

– Вы хотите предложить мне руку и сердце?
– с нетерпеньем перебила она, восторженно хлопнув ресничками.

– Аннушка!
– вскричал от негодования Петр Трофимович.

– Не время для шуток, на кону ваша судьба, - холодно предупредил я.

Горестно вздохнув, Анна жалобным голоском произнесла:

– Злые вы! Вот помру старой девой, будете знать...
– и обиженно надула губки.

Серафима Павловна звонко расхохоталась.

– Ладно...
– звонко хлопнув в ладоши, серьезным тоном сказала Анна.
– Повеселились и хватит... Не обижайтесь, Йоханн, но мне хотелось проверить вашу реакцию и психологическую устойчивость.

Мысленно поаплодировав изобретательности своей подзащитной, я грустно осведомился:

– Экзамен, если

я правильно понял, мною провален?

– Вовсе нет, - обезоруживающе улыбнулась Анна.
– Вы достаточно быстро взяли себя в руки... Но хватит об этом, расскажите, что вам удалось узнать.

Пытаясь не упустить ни единой подробности, я поведал обо всех материалах, имеющихся у обвинения. Анна слушала молча, с сосредоточенным видом покусывая губы. Когда повествование дошло до эпизода с пропажей акта изъятия ассигнаций, она вопросительно вздернула бровь, усмехнулась, и что-то едва слышно прошептала.

– Вот, собственно, и все, что удалось узнать, - закончив, я пригубил бокал с коньком.

– Значит, у них есть моя расписка, - с каким-то недоумением повторила она последнюю фразу.

Я молча кивнул в ответ.

– Вся проблема в том, что я не писала никаких расписок.

– Вы уверены?
– как можно мягче осведомился я.
– Постарайтесь вспомнить, вполне возможно, что нервный стресс от задержания вызвал кратковременную амнезию и...

– Я не писала никаких расписок!
– гневно сощурившись, по слогам повторила Анна.
– И смею вас заверить, что с памятью у меня полный порядок! И если и был у кого нервный стресс при моем задержании, то явно не у меня.

– Простите великодушно, мне никоим образом не хотелось вас обидеть...
– я скрестил руки на груди в примирительном жесте.
– Но поверьте моему опыту - любая экспертиза покажет, что расписка написана вашей рукой. В деле имеется план банкротства фабрики, почерк идентичен... надеюсь, вы не будете утверждать, что и план написан не вами?

– План мой, а расписку я не писала, - упрямо заявила Анна.
– Вы помните ее текст?

Достав из портфеля карандаш, я быстро набросал на обеденной салфетке:

Настоящимъ собственноручно завряю, что мною получено двадцать тысячъ рублей въ ассигнацiяхъ.

Анна Васильевна Лазовичъ

– Ага!
– торжествующе воскликнула Анна.
– Я с этими "ятями" писать-то не умею! Неужели вы не заметили, что стилистика в плане банкротства иная, отличная от расписки, что в нем полно ошибок?

– Заметил, отчего же не заметить... Но обвинение заявит, что ошибки сделаны с умыслом, - меланхолично парировал я.
– Обычная практика всех мошенников.

– А расписку, значит, я вдруг решила написать по всем правилам грамматики?!
– ядовито возразила Анна.

– Преступникам свойственно ошибаться, - голосом окружного прокурора поведал я.
– Увидев крупную сумму, вы в порыве алчности забыли об осторожности, вот и результат.

– Иоханн, голубчик, если Аннушка говорит, что расписка поддельная, тебе следует ей поверить, - мягко вмешалась Серафима Павловна.

– Надо требовать судебную экспертизу!
– грохнул кулаком по столу Петр Трофимович.