Мой неожиданный сиамский брат
Шрифт:
Сидящий за рулем пожилой с крупной, седой головой, человек уронил голову на руль, потеряв сознание. Чёрный ЗИЛ-117 резко затормозил, развернулся поперек, перегородив дорогу. Быстро захлопали двери. Четверо из охраны рванули к разбившейся машине. Бледный, краше в гроб кладут, полковник Медведев первый подбежал к 'Роллс-Ройсу', рванул дверь водителя. Увидел 'деда' без сознания, завалившегося на руль. Осторожно, взяв двумя руками, прислонил голову старика к подголовнику. Левая бровь была рассечена, показалась кровь. Лицо выглядело безжизненно бледным, дыхание не прослушивалось.
– Ну! Жив!?...
Яркий свет ослепил. Он наполнял всю душу какой-то
– подумал он. Оглянувшись вокруг, увидел, что необыкновенный, невиданный прежде свет объял его. Викторин чувствовал себя спокойно и хорошо. Свет манил к себе и звал. И он не мог сопротивляться этому зову, и полетел навстречу. Настораживало, пожалуй, лишь необычное ощущение отсутствия тела. Но было так хорошо. Его охватило состояние счастья и покоя.
'Так вот оно как происходит', - подумалось Викторину.
– 'Слава Богу - на Небе. А я все же опасался, не хотелось попасть к 'рогатому', - подумал инженер.- О..! Наконец встречусь с отцом, который неожиданно умер два года назад'.
В душе зародилось чувство огромного, абсолютного счастья. Трофимов радостно рассмеялся.
Однако напротив себя инженер увидел не отца, а невысокого, коренастого человека, откуда-то смутно знакомого. Это был пожилой, лет восьмидесяти старик, явно довольно красивый в прошлом, с лицом, на котором выделялись густые черные брови. Он удивленно осматривался вокруг.
– Да это что же такое... я умер что ли?
– спросил старик.
– Разве непонятно?
– ответил Трофимов.
– Теперь все. Мы на небе, а дальше, если память не изменяет, будет Суд Божий. 'Нет, где я его видел?' - подумал он.
– Так все же есть бог!
– воскликнул старик.
– Говорила мне мама, надо было все же ее слушать, ...а вот товарищ Суслов и другие товарищи, все же не правы. Жаль что теперь, - огорченно замолчал незнакомец, но после нескольких секунд молчания продолжил.
– Не подскажешь товарищам. А надо бы подправить курс партии. Да, о чем это я? Мне теперь это ни к чему. Хотя много сил потрачено ради партии и народа. И народ это ценил. Вот маршала Советского Союза мне дали, три звезды Героя - ценят Генерального Секретаря.
Инженер мысленно ударил себя по лбу. 'Узнал! Это ж Брежнев Леонид Ильич!'
– А может бога и нет. Ни ангелов, ни райских ворот не видно - из чувства противоречия, присущего большинству российских интеллигентов, заметил Викторин и тут же, стремясь сгладить неловкость, продолжил.
– Вот не ожидал что на том свете с Вами, Леонид Ильич, познакомимся. Меня зовут Виктор Иванович Трофимов, инженер-конструктор, погиб по непонятной мне причине. Ну а про Вас, я все знаю. Вы умерли во сне десятого ноября 1982 года, от тромба. Ну и как Вам здесь?
– Ну, Виктор, я, в общем, чувствую себя хорошо, даже отлично, как в молодости, а легко-то как... И не болит ничего. Витя, подожди. Что ты говоришь? Умер в восемьдесят втором году? Я же попал в аварию сегодня, пятнадцатого сентября восьмидесятого года. И я не путаю, голова как часы работает. Это ты что-то перепутал.
– Да нет, Леонид Ильич, не путаю. Придется вам кратко рассказать, что было после вашей смерти.
Рассказ, несмотря на старания рассказчика, получился длинным, но время 'на том свете' течет по другому. Если там вообще время есть... После окончания рассказа Ильич, потрясенный, долго молчал, потом, побагровев лицом, высказался.
– П.....и страну комбайнеры!
– и выдал такое многоэтажное,
– Это что же?- Продолжал разгневанный Брежнев.
– Мы, коммунисты, кровь проливали, войну выиграли. Голод терпели, разруху. Страну отстроили. Ночей не спали, не доедали, крепили щит Родины, достигли паритета с Америкой. Я столько лет работал, на бабу заскочить было некогда. Мало мне челюсть фашисты в войну разбили, все здоровье угробил - спать не мог. Просился два раза на пенсию, товарищи не пустили. 'Вы наше Знамя партии, не можем без Вас. Больше отдыхайте'. Так меня эти... уверяли! Остался ради страны. По воле партии и народа. А этот ставропольский секретарь, колхоза бы ему не доверил, все по ветру развеял, вместе со свердловским алкашом. Ну, я им!
В этот, несомненно, прекрасный и вдохновенный момент гнева генсека, что-то будто ухватило Викторина за ноги и рвануло вниз. Сознание постепенно выныривало из глубины беспамятства. Второе пробуждение было гораздо хуже первого. Внутри все болело, ныло и страдало.
'Что со мной? Тело будто отлежал - все иголками колет, ватное, как не свое. Никак не могу понять, что со мною и где я. Неужели опять на земле?
– только не это!' - неожиданно появившиеся звуки пробили тишину вокруг.
– Леонид Ильич, что с вами? Леонид Ильич?
– Викторин открыл глаза.
'Вроде сижу, в машине. Вокруг люди, бегают, говорят что-то. Что, не пойму. И руки не мои: кисти, пальцы крупные со старческими пигментными пятнами, волосатые. Какие-то лица перед глазами; все чужие, незнакомые. Леонид Ильич, что с вами? О ком это он?
– Меня же Викторин зовут?- И тут в голове Викторина неожиданно раздался голос.
– Нет, почему же. Это правильно товарищи говорят Я - Леонид Ильич и тело это мое. Так что, Витя, меня слушай'
'Ну, ничего себе. Так что, я еще и не в свое, а в Ваше тело вернулся?' - изумился Трофимов.
'Да, в моё. Я и сам не в своей тарелке, опять все болит и давит. А как хорошо на небе было!'
'Ну, Леонид Ильич, давайте договариваться. Тело-то, похоже, и мне подчиняется,' - инженер пошевелил рукой, ем вызвал радостные и, без преувеличения, ликующие крики окружающих генсека людей:
– Жив! ... Жив Леонид Ильич!
Такое ликование сопровождающих генсека людей было не наигранным и не было вызвано страхом наказания. 'Деда'действительно искренно любили, несмотря на его все более очевидную для всех дряхлость. Он был добрым, действительно 'человечным' человеком, особенно по отношению к людям, его окружавшим. Знал всех по именам, беспокоился об их быте, жилье, играл с ними в домино, дарил подарки. Для этих людей, для так называемого 'персонала' он был свой, любимый всеми - 'наш дед'. Это потом пришедшие к власти 'великие перестройщики' и строители демократического общака, людей, окружавших их, стали делить на категории, в зависимости от счета в банке и обладания властью. Те, кто ни денег, ни власти не имел, стал для новой номенклатуры 'мусором, быдлом', а для самых 'неиспорченных и продвинутых демократов' - электоратом, населением, россиянами. Ну, а для Леонида Ильича простые люди были свои: Володьки, Мишки, Васьки, даже друзья соратники по политической борьбе были те же Юрки, Димки. Генсек был сам, как говорили раньше, плоть от плоти народной. И думал он и переживал не за свои счета в зарубежных банках, которых у него и не было, а о победе социализма, в который искренно верил. В конечном счете, он хотел, чтобы простые люди жили хорошо и мирно.