Мой неожиданный сиамский брат
Шрифт:
'Да, прав профессор, это все очень необычно и непонятно. Подмена? Нет, по всем данным это - Брежнев. Найти двойника, чтобы никто не заметил и не почувствовал подмены? Такое невозможно в принципе. Да и был он все время на глазах охраны. Но изучить феномен необходимо самым подробным образом, привлечь лучших спецов, с сохранением абсолютной секретности, понятное дело. И где же Борис? Неужели уехал?'
Тем временем генсек поднялся.
– Вы тут ребята побудьте, шашлыки пожарьте, разрешаю по сто пятьдесят коньячку, кто хочет.- И взглянув на раскрасневшуюся избранницу, добавил - Ты тоже, рыжик, останься.- Обратившись к Андропову, сказал, снова улыбнувшись.
– А вас, Штирлиц, я попрошу ...пройти со мной в кабинет. Идем, Юрий Владимирович, есть разговор.
И улыбнувшись
– Не хулиганьте, а то соседи милицию вызовут.
Настроение у Брежнева - Викторина было отличное. Счастье не просто жизни, а здоровой жизни, было непередаваемо и сравнимо, пожалуй, лишь с чувствами смертельно больного человека, внезапно ставшего здоровым. Брежнев почти все время шутил, улыбался, много и хорошо говорил, рассказывая всевозможные истории. Особенно после того, как обнаружил исчезновение дефектов речи. Его настроение передавалось окружающим. Охрана, секретари, егеря, повара - все улыбались, словно внутренним светом озарило их лица. И даже всегда серьезный и невозмутимый личный адъютант и телохранитель Ильича полковник Медведев Владимир Тимофеевич мечтательно улыбался. Совсем недавно для всех было понятно, что скорая смерть генсека не за горами. Каждый из охраны хотел только одного, чтобы это случилось не в его смену. Теперь все изменилось. Но помимо этих внешних чисто эмоциональных проявлений, все свободное время Брежнев проводил во внутренних диалогах с Викторином, заставляя того вспоминать все услышанное, увиденное и прочитанное о деятелях этого времени. В особой спецэкспедиции ЦК Брежнев заказал книги различной тематики, чем вызвал там целый переполох. А в личном дневнике, который вел с войны, он писал теперь не только о своем весе, что делал, и кому звонил, но и о прочитанных новых книгах. Для окружающих это стало еще одним потрясением - вид 'деда' с книгой.
Андропов и Брежнев поднялись на третий этаж в кабинет-библиотеку. Здесь в этой небольшой комнате находился стол, маленький диван, кресло и книги, альбомы с фотографиями. Правда, в основном здесь были книги подарочные - к юбилею. В прежней жизни Ильич не любил читать, все больше на слух улавливал. Обычно просил почитать что-нибудь секретарей и помощников. Глава КГБ знал об этом и поэтому весьма удивился, увидев два десятка различных по тематике книг, сложенных стопками на столе.
Генсек с удовольствием наблюдал за тем, какое впечатление произвело изменение обстановки кабинета на Андропова. Ильич сел в кресло, спиной к окну, Юрий Владимирович расположился на диванчике. Брежнев спросил неожиданно 'в лоб'.
– Юрий Владимирович, скажите, вы еврей?
– 'дед' пристально и пытливо посмотрел на гостя, только озорная искра блеснула в глазах. Еще вчера 'сиамский близнец' подбил брата Леню на этот провокационный вопрос. В свое время Викторин читал различного толка газеты, где всесильного главу КГБ называли по-разному и мнения о нем были диаметрально противоположные. Одни считали его скрытым агентом мирового сионизма и масонским прихвостнем, осуществившим коварный план развала СССР и конечно, ну куда же без этого, людоедский план по геноциду православного русского народа. Другие журнальчики и газетки со всей хасидской непримиримостью, с не меньшим энтузиазмом призывали на голову бывшего главы КГБ проклятия и 'плевали ему в след', как главному гонителю. Ну, право слово, палач и уничтожитель, ничуть не меньше чем бесноватый немецкий фюрер, их многострадального, всеми гонимого, непоседливого, избранного Богом Яхве народа. А хотелось узнать правду. Причем не только Викторину, но его симбионту, ценившему своего председателя КГБ, тоже.
– Леонид Ильич - Андропов побледнел лицом - Я всегда, каждое мгновение своей жизни был предан делу коммунистической партии и советскому народу. Всю свою жизнь, не жалея здоровья и сил, выполнял все задания партии, неустанно вел борьбу с врагами нашей страны и партии, и ...
– Постой, Юра, ты мне прямо ответь - ты еврей или нет?
– с нажимом спросил генсек.
После паузы Андропов ответил.
– ... Наверное, еврей. Дед у меня по матери был Карл Францевич Флекенштейн. Но как я говорил, я предан партии и советскому
Брежнев встал, подошел к 'сыну еврейского народа' и пристально глядя в глаза, сказал.
– Ладно, ладно, Юра. Ты такой еврей, что дай Бог всем русским такими быть. Я, только хотел уточнить - раз ты не еврей, то зачем пытаешься торговаться с капиталистами? Они же тебя обдурят, жиды пархатые, - увидев искреннее недоумение на лице председателя КГБ, Ильич широко улыбнулся и продолжил.
– Я, например, считаю себя украинцем. Ну какая разница, какая национальность. Мы все советские люди. Хотя есть среди нас такие товарищи, которые нам совсем не товарищи. Но, пока хватит об этом. Хочу с тобой поговорить о том, что со мной произошло во время аварии. Да ты и сам, наверное, хотел поговорить. Сейчас, только еще Бориньку позову, - словно не замечая полыхнувшего интереса в глазах Андропова, добавил Генсек.
– А то он тоже не все слышал.
Разговор продолжался почти до полуночи, прерываясь лишь небольшими перерывами на чай. Шашлык так и был забыт. Когда генсек замолчал, Андропов тихо и потрясенно заметил.
– Если бы кто другой рассказал, не поверил бы. Ну, что теперь будем делать, товарищи?
– Это вопрос не простой.
– Брежнев, тяжело вздохнул,- Ну Юра, если бы я знал ответ...
– Генсек, помолчав, спросил сам.
– Юра, ты лучше, чем кто - либо другой знаешь, что в партии и стране. Скажи честно, после того что ты услышал, неужели это всё - правда?
– К сожалению..., - Андропов словно поперхнулся, кашлянул, посмотрел на сидящего сбоку, как тень, Иванова, но продолжил.
– Все правильно. Мы практически не знаем общество, в котором живем. Коррупция, формализм, круговая порука в партии и государственном аппарате. Трудности в экономике, особенно в сельском хозяйстве... Страна неэффективно расходует ресурсы, многое транжирим без пользы. Не используем, слабо внедряем достижения науки, пока только Военно-Промышленный Комплекс выдерживает конкуренцию с Западом. Система планирования очень инертна и неповоротлива. Дисциплина во многих отраслях ниже всякой критики. Идеологическая работа ведется только для галочки. Наши пропагандисты сами отвращают народ от учения Маркса и Ленина. Среди комсомольских руководителей практически нет искренно верящих в идеалы коммунизма людей, только желание сделать партийную карьеру, подняться вверх по партийной лестнице. Среди простой молодежи распространяются чуждые идеалы и неверие в социализм. Мы проигрываем в идеологической борьбе. И, как теперь знаем, проиграем, если не изменим ход событий...
– Дорогой ты мой человек - растроганно, со слезой в голосе сказал генсек.
– Вижу, сердцем переживаешь за страну. Да, не ошибся я, поставив тебя на КГБ. Что могу от себя, как Генеральный Секретарь, сказать? Учитывайте, история партии и учение Маркса - Ленина позволяет найти выход из любой ситуации. Ибо оно верно.- Брежнев приподнял указательный палец, желая подчеркнуть сказанное.
– Опираясь на него, творчески его развивая, мы должны и найдем выход из любого положения..., - он на мгновение замолчал, внимательно рассматривая собеседников.
– И еще, Юра, Борис, не забудьте о предателях и грабителях Родины. Помните, при Иосифе Виссарионовиче - от неожиданности председатель КГБ даже вздрогнул. Зато Иванов никак не реагировал, словно заранее зная, что сейчас будет произнесено, - был прекрасный лозунг, выдвинутый нашим пролетарским писателем Максимом Горьким, - председатель КГБ едва заметно кивнул, словно онемев от неожиданности. Еще бы, лозунг 'великого гуманиста': 'Если враг не сдается, его уничтожают', он помнил хорошо. Как и такой взгляд, не раз виденный у фронтовиков и партизан - словно сквозь прицел.
Одобрительно улыбнувшись, Генсек медленно и неторопливо назвал восемь фамилий - директора одного НИИ, нескольких государственных и партийных деятелей. Нет, кто бы что ни говорил, Леонид Ильич добреньким не был. Добрым, отзывчивым - да, но не добреньким всепрощающим толстовцем.
– Новый год скоро, - загадочно добавил он, явно указывая срок исполнения его невысказанного пожелания. И тут же его взгляд стал обычным, словно внутри повернули рубильник и он заговорил обычным, спокойным тоном.