Мой неверный муж
Шрифт:
— Издеваешься? — буркнул, сложив руки на груди.
— Нет, — просто ответила. — Ты же к этому стремился. Сколько здоровья на две семьи нужно! Хотя… — и посмотрела льдистыми голубыми глазами. — Опыт спать с двумя женщинами у тебя есть, с юной девой точно справишься, богатырь.
— Я не хотел, Полюшка.
— Не смей меня так называть. Никогда.
Я клацнул челюстью, мысленно кроша зубы, но смолчал. Проглотил.
— Я не стремился к двум женам, просто заигрался.
— Когда мы поженились, — задумчиво начала, — ты говорил, что не хочешь женщину, какую папа велит взять. Семью, живущую по канонам ислама. Сейчас захотел.
— Я не всерьез, Полина. Я хотел удержать тебя. Знал, что Ангелина расскажет, и хотел напугать. Силой тебя при себе оставить, а потом бы как-нибудь…
— Она хоть единственная была?
— Да.
— Ты спал со мной после нее?
— Поля…
Она перевела на меня тяжелый нечитаемый взгляд. Мы не пубертатные подростки: у нас бывали ночи, когда тупо падали от усталости и засыпали, но… Когда повторно закрутилось с Камиллой, приходил домой и безумно хотел жену. От осознания, что практически имею двух женщин с небольшой разницей во времени, что могу и способен на это — получал изощренное запретное удовольствие. Просто ударная доза адреналина. Сейчас она выходила мне боком.
— Ты трахал меня после того, как приезжал от нее?
Я сцепил зубы, кулаки сжал до хруста. Взглядом пытался остановить эту невыносимую пытку для нас обоих. Я никогда не думал об этом в ключе чувств жены. Не ставил себя на ее место. Даже представить боялся, что буду любить ее после чужого хуя. После лап какого-то мужика!
— Да, — на выдохе, между ударами сердца. Так обычно пускали меткую пулю. Я, кажется, убивал свою жену. Но лгать не смел.
— Ну вот, совет вам да любовь, — хрипло шепнула и отошла к лоджии, к ночным окнам отвернулась.
— Поля, там ничего серьезного, клянусь! Ты уехала с отцом, я скучал, ревновал и нагрешил. Но там обычная девица для слива злости и агрессии!
— И спермы, — иронично бросила через плечо. Я слишком хорошо знал жену: этот тон ярко демонстрировал, что она закрылась, и сейчас можно добиться только сарказма и острот. — Она же беременна.
— Это вообще дикий зашквар. Я не планировал! Я только от тебя детей хотел! А девка… Если бы ты ее увидела, то все поняла.
— Зачем мне на нее смотреть? — повернулась, изогнув светлую бровь. — Я понимаю, какая она, да и видела достаточно ее главных, достаточно вместительных козырей. Молодая и красивая. Такие к нам пачками приходят: носик, ротик, ушки, девственность восстановить. Захотел плеву искусственную порвать? — насмехалась Полина.
Я молча закипал.
— Ах, Маратик, я никогда и никому не давала в задницу. Ах, Марат Адамович, как превосходно вы научили меня сосать! Марат, твой член просто божественный нефритовый жезл! — артистично парадировала восторги Камиллы. Стендап, блядь.
Смешно и… мерзко. Это ведь меня унизить такими выпадами хотела. Получилось. Я чувствовал себя оплеванным.
— Марат, да ты папиком стал! — стервозно подмигнула. — Папиком для восторженной шлюходевы. Неужели ты вошел в возраст, когда возбуждает прозвище «папочка»?
— Все не так, — выдавил сквозь вязкую жижу в горле. Это ярость клокотала. Держись, Адамович, держись. Она просто обиженная, злая, стервозная зараза!
— Марат, если что-то похоже на дерьмо, пахнет, как дерьмо, и лежит в туалете… Это точно дерьмо.
— Это ты мне? — угрожающе расправил плечи. Полина смотрела гордо и свысока, хотя меньше на голову! — Я слишком много позволял тебе… — щелкнул пряжкой ремня. Ждал. Полина
— Блядь! — прорычал и выбросил ремень. Не могу! К Полине бросился, за голову схватил, сжал в ладонях родное прекрасное лицо. — Ты можешь быть без своих яиц?! — кричал шепотом. — Попроси меня стать мягче, и я буду. Просто попроси!
— Единственное, о чем могу тебя попросить, — выдохнула прямо в губы. — Никогда больше не прикасайся ко мне!
— Да щаз! — поцеловал ее жадно. Полина отталкивала, но я держал крепко. — Тебе всегда было со мной хорошо, — шептал, впиваясь зубами в шею. Соскучился. Запах, вкус, голос — все мое! — Ты всегда текла для меня, Полюшка, — задирал платье. Брать силой не буду, но мне нужно убедиться, что хочет. По-прежнему сильно. — Как ты любила мой член. Как сосала охуенно! Не оттащить…
— Ненавижу!
— Мама?
Мы оба замерли, услышав голос Лианы. Мое сердце грозило выпрыгнуть прямо на пол. Господи, что же происходит с нами…
— Я здесь! — крикнула Полина. Я тут же отошел от нее и поправил всклокоченную одежду. — Папа уже уходит, — в голосе сплошная сталь. Я послушно отправился за дверь.
— Спокойной ночи, доченька…
Вышел в стылую ночь. Нашел пустую мокрую лавку, сел и закурил. Одна. Вторая. Третья. Пачка закончилась… Голову в ладони уронил и закрыл глаза. Зажмурил как в детстве. Пусть кошмар развеется. Я себя не узнаю. Я жену не узнаю. Я теряю ее. Я схожу с ума без нее…
Глава 25
Полина
Я дважды проверила, что заперла входную дверь, в глазок убедилась, что Марат ушел, и только тогда повела дочь в постель. Я его не узнавала. Я его боялась. Боль обиды и желание унизить в ответ, ткнуть под нос, что выбрал пустое, неинтересное. Поддельные чувства вместо настоящего и проверенного — все это толкало на колкости и гадости. На ум без труда приходили точные сравнения и едкие замечания, и напрочь отключался инстинкт самосохранения. Загитов уже несколько раз чуть не взял меня силой. Он сломал об колено мою душу, следующим будет тело. Так нельзя. Мы должны общаться исключительно в правовом поле. Через два дня у меня встреча с адвокатом. Я воспользовалась советом Ангелины: Дмитрий Небесный, в прошлом — заместитель генерального прокурора. Там тоже связи, деньги, власть. Они с Маратом из одной лиги. Надеюсь, он поможет мне.
— Мам, — тихо позвала Лиана, — о чем вы с папой говорили?
— О вас… — солгала. Между мной и ее отцом столько пошлой грязи… Девятилетней девочке это не нужно.
— Мы вернемся домой? — и во взгляде столько надежды. Их мир тоже изменился. Детям страшно. Ведь так хорошо было вместе, вчетвером. Под защитой обоих родителей. Но так уже не будет. У Марата скоро появится третий ребенок. И его мать. Какой бы она ни была, а зацепила. Столько времени держала на крючке, забеременеть умудрилась. Загитов мог врать себе, но его поступки и их последствия говорили об обратном.