Мой первый опыт в нерикоми
Шрифт:
Вот и теперь они сидели на спинке скамейки, потягивали «виноградное» пойло — Вик был верен своей минералке и не изменял ей — и смотрели, как неподалёку крутят огненные шары фаерщики. Со стороны огненных жонглёров лёгкий ветерок доносил резкий запах керосина.
С другой стороны слышался говорок африканских барабанов, юноша и девушка — почти неотличимые друг от друга, тощие, в афганских шальварах, мешковатых рубашках и дредами — выбивали ритм, кукольно-красивая юная красноволосая девушка извивалась перед ними прямо на брусчатке, а ещё с десяток парней и девушек стояли вокруг. Поодаль гуртовались ещё несколько стаек молодёжи.
Виктор смотрел на «афробарабанщиков» и скептически ухмылялся. Жека заметил его взгляд.
— Что, Вик, нравится тяночка? Тыбвдул?
— Опомнись, родной. Она ещё в школу ходит, старый ты павиан, — ответил Виктор. — И вообще, не в моём вкусе.
— Девчонка?
— Да нет, вот эти барабаны, дреды, гарлемская гимнастика.
— Неарийская музыка, да? — ухмыльнулся Грач.
— Да не в том дело. Пусть играют хоть марсианское, но и своё не забывают. А мы забываем. Ты видел, чтобы малолетки вот так сидели в вышитых рубахах, играли на рылеях и калюках?
— На чём? — переспросил Грач.
— Грачина, не позорься, — усмехнулась Алина, — в «Слоббо» полгода назад было интервью с тем парнем, который делает на продажу харди-гарди.
— Ну а…
— Так их в южной России и называли рылеями..
— Вот! — Виктор поднял палец. — Лишнее подтверждение. Не знать своего — не стыдно. Если какой-то кадр сидит в косоворотке и бренчит на гуслях или скрипит на рылее, все понимают, что это просто фольклорист повёрнутый. Не то чтобы городской сумасшедший, но вроде того. То есть послушать можно, но делать, как он — да ну, я что, клоун… А в панталонах султанской одалиски и в тибетской ночнушке, с тентаклями на бошках, стучать в негритянские барабаны — нормально.
— Вот я и говорю, что ты хренов нацик.
— Грачидзе, иди на хутор бабочек ловить. Просто мне не нравится, что мы у себя дома стесняемся быть собой.
Сбоку послышался звон бьющихся бутылок, девичий визг «Не трогайте его!» и что-то нарочито-гневно бубнящий низкий голос.
— Вот и твои братья-фашисты, — сказал Грач. — Легки на помине
— Кто? — удивился Виктор.
— Гомсомол, мать их. Защитники морального здоровья нации.
— Какой гомсомол? — Виктор удивился ещё больше.
— Вик, ты со своим дипломом совсем оторвался от земли, — заговорил Жека, который до того, посмеиваясь, слушал шутейные препирательства друзей. — А это дерьмо у нас с мая. Не гомсомол — это их так прозвали — а горсомол, «Городское сообщество молодёжи». Стайка бычков в двадцать рыл, может, чуть больше. Типа независимое общественное движение, молодёжь за всё хорошее против всего плохого, вот только все знают, что их крышует губер, без его разрешения они бы пикнуть не смели.
— И что этот… гомсомол делает? — спросил Виктор.
— Ходят по улицам, докапываются до людей, кто курит или пьёт в неположенном месте. Если их не слушают, могут сигарету залить из опрыскивателя, а бутылку отнимают и в помойку. Снимают это на видео и выкладывают на ютуб.
Виктор хмыкнул.
— И вправду, я отстал от жизни, за молодёжной модой не слежу. С апреля у меня диплом, диплом и больше ничего. А что же «Слоббо» о них не писал?
— Х-ха! — фыркнул Грач. — Орион Плахота хотел внедриться к ним, сделать расследование. Говорил, мне даже гонорар не нужен, напишу за идею, хочу этих уродов раскатать по полной. Но ты же сам завещал, чтобы никакой политоты, так? А мы чтим заветы отца-основателя…
— Ещё могут подойти к парню с серьгой или цветными волосами, к девушке в короткой юбке и сделать замечание. Мол, вы позорите наш славный город, — продолжал Жека. — И не отвяжутся, пока человек на камеру не пообещает «исправиться».
— Их часто бьют? — осведомился Виктор.
— Они дебилы, но не совсем, — сказал Жека. — Ходят по пять-шесть особей и цепляются обычно к тем, кто не может вломить. К тому же они формально правы, сейчас запрещено пить-курить где попало. Хотя всем понятно, если взрослый человек после работы выпьет на улице ноль-три пива и выкурит сигаретку, мир не рухнет. Но это…
— Ребят, ну их! — Алина стала дёргать за рукава Жеку и Виктора. — Хотели же в клуб. Посидели — и пойдём…
Виктор усмехнулся.
— Побежим, роняя тапки, от каких-то недоносков?
Тем временем трое «недоносков» затормозили возле афробарабанщиков, а ещё пять-семь неторопливо приблизились к четверым друзьям.
«Гомсомольцы» были все, как на подбор, коротко стрижеными плотными парнями немного за двадцать. На всех были чёрные футболки с гербом города (на малиновом поле каменная баба, а над ней — рука, охватывающая сноп колосьев), на головах — кубанки, за поясами — нагайки.
— Мир вам! — с натужной радушностью произнёс приземистый, бокастый парень с ваххабитской бородкой. — Вот так, как вы, нехорошо сидеть. Люди захотят сесть, как полагается, на сидение, а вы его испачкали…
Алина дёрнула Виктора за рукав. Он похлопал её по руке.: всё в порядке.
— Что ещё? — спокойно, так что издёвка почти не слышалась, спросил Виктор.
— Вы, я вижу, употребляете, — продолжал бородач. — Это запрещено.
— В Российской Федерации нет сухого закона, — в том же тоне ответил Виктор.
— Вы употребляете алкоголь в общественном месте, — не унимался ревнитель нравственности. — Это — административное правонарушение. Покиньте общественное место или уничтожьте алкогольный напиток.
— Да чтоб тебя! — неожиданно рассмеялся Виктор. — Чмоня, это ведь точно ты! — Он ткнул пальцем бородатого в грудь. — А я сразу и не узнал! Богатым будешь!
— Молодой человек, не надо махать руками, иначе мы будем вынуждены вас успокоить! — спокойно, но с угрозой сказал бородач.
— О, посмотрите на него! — продолжал Виктор. — Меня не узнаёт! Ты же Чмоня-второгод! Первый алкаш класса. Ты в седьмом классе в школу с похмелюги заваливался! А помнишь, как ты не мог сесть, потому что отчим тебя выпорол?