Мой первый опыт в нерикоми
Шрифт:
«Не верь улыбке прокурора», — вспомнил Виктор советскую народную мудрость. Вслух он, конечно, этого не сказал.
…Сейчас в ожидании скромного карцерного ужина он мерял шагами камеру и сочинял письмо «прекрасной незнакомке».
«Привет! Спасибо за письмо. Оно пришлось очень кстати. Не поверишь, но самое паршивое в этом месте — скука и однообразие. Здесь неделями ничего не происходит…»
Он усмехнулся. Не стоит писать про сегодняшний розыгрыш. Лучше рассказать об этом при встрече — если, конечно, она состоится…
«А письмо от прекрасной незнакомки — это как кружка эля в жаркий июльский полдень…»
…Чеховым повеяло. «Женщина с точки зрения пьяницы». «Письмо в тюрьму от прекрасной незнакомки — кружка эля жарким полднем». Наверное, она не обидится за сравнение с кружкой эля. Вроде бы девица не из обидчивых.
«Надеюсь на скорую встречу, но понимаю, что будет она нескоро. Я могу тут задержаться на пару лет. Или подольше».
Интересно, кто она? Дама печального образа, о которых жлобки говорят «столько не выпью»? Мать-одноночка с двумя прицепами, готовая несколько лет таскать баулы в зону ради статуса замужней дамы? Или экзальтированная юная революционерка? Виктор не жаловал ни «оппов», ни «охранителей». Впрочем, какая разница, какие речи произносит прелестный ротик, если ты надеешься найти ему более приятное употребление…
«Расскажи о себе, что сама захочешь»…
Да, пусть расскажет о себе.
Снегири в пиале
На второе занятие народу пришло меньше. Из старой гвардии явились долговязая пятнадцатилетка, пожилая дама, а ещё усатый-волосатый и стриженая блондинка, которые, кажется, нашли друг друга; Лидия поймала себя на том, что по-матерински порадовалась за них, и посмеялась сама над собой: тоже мне, сваха Акулина Гавриловна!
Дмитрия не было.
«Прекрати думать об этом! — шикнула она на себя. — Ты должна заряжать людей, чтобы им тут весело и прикольно было, а у тебя в глазах — коровья тоска сорокалетней разведёнки!.. В конце концов, он…»
— Вот ваши изделия, — говорила она, а сама невольно прислушивалась к шагам за дверью. — Поздравляю: все они благополучно прошли утильный обжиг. Это значит, вы всё размяли и вылепили правильно.
— А что может случиться? — спросила пожилая дама.
— Если в керамическую массу попадёт пузырёк воздуха, при обжиге изделие треснет, — сказала Лидия.
— Господи, как обидно! Вот так лепишь-лепишь, а оно возьми и… И часто такое бывает?
— Если всё делать добросовестно — нет. Поэтому массу нужно тщательно проминать и не давать ей пересыхать. ‘Этому мы ещё научимся, а сегодня нам с вами предстоит работа с ангобами и глазурями. Если коротко, ангоб — это смесь белой жирной глины и пигмента, а глазурь — тонкий силикатный порошок. Глазури бывают прозрачные и цветные…
Она рассказывала, как разводить водой густой ангоб, как готовить глазурную суспензию и наносить её, и силилась сосредоточиться на деле, а не крутить в голове их разговор недельной давности, отыскивая знаки, указывающие на… на что?
«Хватит себя накручивать! Если он и вправду на тебя запал, он сам напомнит о себе. Но прошла неделя, а он как в воду канул…»
— Когда глазуруете, не надо махать кистью, как будто вы — Том Сойер и красите тётушкин забор, — говорила она. — Подцепите небольшую капельку, капните на изделие и тяните. Потом ещё. Следите, чтобы не было проплешин…
— Те же и злостный опоздун, — донеслось от двери. — Лидия, можно присоединиться?
— Нужно! Я как раз рассказываю о том, как расписывать ангобами и глазуровать. Вот ваша пиала, Дмитрий.
— Пиала — это громко сказано, — сказал Дмитрий, усаживаясь и вертя в руках своё кривоватое творение.
— Дмитрий! — Лидия вспомнила, что она — наставница, и добавила в голос строгости. — Это — ручная работа, а всякое рукоделие тем и ценно, что отражает душу мастера.
— И его кривые руки, — «продолжил» упрямый ученик.
Лидия подошла к нему и взяла в руки пиалу.
— Если вас беспокоит, что тут покосился бочок, возможно, причина в том, что вы не достигли душевного равновесия во время работы. Вас что-то тревожило, и это проявилось в изделии.
— И что делать? — хмуро поинтересовался Дмитрий.
Лидия улыбнулась:
— Принять своё изделие, как принимаете себя. Со всеми тревогами, сомнениями и скрытыми помыслами. Или постарайтесь избавиться от того, что вам мешает, и тогда изделие будет послушно вам…
— О, я такое вспомнила… Про тайные помыслы… Можно я расскажу? — Юная девица приподнялась на стуле. — Мы на майские летали в Турцию, были в Измире, и нас там водили в гончарные мастерские. И там предлагали попробовать полепить на круге. Одна тётка из нашей группы села, и у неё вместо кувшина получился член! — девица торжествующе улыбнулась: видно, рассказывая это «страшное непотребство» взрослым, она испытывала guilty pleasure. — Вот такой! — она развела руки, как рыбак, рассказывающий об удачном улове.
Стриженая блондинка сатанински расхохоталась, её спутник усмехнулся в усы, пожилая дама осуждающе покачала головой, но не смогла сдержать улыбки. Дмитрий тоже рассмеялся.
— А это были не вы, юная леди? — неожиданно спросил он.
«Ого! А наш сбивчивый стесняша не прост!»
— Дурак озабоченный! — фыркнула девчонка.
— Я пошутил! — примирительно улыбнулся Дмитрий.
— За такие шутки, дядя, в зубах бывают промежутки.
— Друзья, не ссорьтесь! — вступила Лидия. Скандал между учениками ей был совсем не нужен.
— Никто не ссорится, — ворчливо ответила девчонка. — Лидия, посмотри, я нормально заглазуровала?
— Отлично! — Лидия повертела в руках розетку с зубчатым краем, покрытую белёсым налётом подсыхающей глазури. — Только, Маш — вспомни, что я говорила — на донце надо оставить пятачок для подставки, чтобы глазурованное изделие поставить в печь. А можно и вообще не глазуровать донце.
— Вот блин! — рассердилась девчонка. — Забыла. Пять минут на это чёртово донце потратила…
— Ничего, Маш. Практика лишней не бывает. Напоминаю всем: на донце оставляем свободное пятно…