Мой первый опыт в нерикоми
Шрифт:
Пальцы делали привычное волшебство. Лидия сформовала из раскатанной в пласт глины пустотелую фигурку птички, сделала хвостик-свисток, проткнула его деревянной палочкой, аккуратно зачистила квадратное отверстие, за которое будет «цепляться» воздух, создавая звук, присоединила свисток к телу и загладила швы.
— Ну, а теперь дунь вот сюда!
Алёша без выражения посмотрел на неё.
— Давай! У нас получится!
Мальчишка нерешительно взял в руки ещё влажную свистульку, повертел её и…
Лидия боялась, что он с безразличной жестокостью «особенного» дитяти сомнёт игрушку и с сатанинским хохотом швырнёт в стену.
Или — что она где-то ошиблась, и звука не получится. Она сделала и продала сотни простых свистулек и пару десятков окарин, которые ещё надо было настраивать с тюнером, она знала, как заставить глину запеть. Но поговорка shit happens не зря сложена…
Но все страхи рассеялись в одно мгновение. Алёша дунул в птичкин хвост, и непросохшая ещё глина родила глухой, тихий, но чистый низкий звук.
— Круто, правда?
Алёша чуть заметно кивнул и осторожно положил птичку на стол.
— Мы её закалим в специальной печи, а потом ты её, если захочешь, распишешь яркими красками. А сейчас, если хочешь, сделаем ещё одну такую. Хочешь?
— Хочу, — сказал Алёша. Голос у него был похож на пение только что слепленной глиняной птички.
— А что это у нас дядя без дела?
— Да я лучше посмотрю, — отозвался Дмитрий.
— Нечего смотреть. Подсаживайтесь, и сотворим птиц небесных.
Творение птиц, с перерывами на чай и туалет, заняло три с половиной часа, и в итоге дядя с племянником стали обладателями собственноручно вылепленных свистулек. Птички вышли непропорциональны и немного кособоки, но они пели!
Выяснилось, что Алёша вовсе не такой молчун, каким аттестовал его дядя. Он не расщебетался жаворонком, но во время работы несколько раз односложно спрашивал учительницу, правильно ли он делает («Так?», «Правильно?» «Хорошо?»). Лидия поправляла и объясняла.
— Славно поработали. Думаю, на сегодня достаточно.
— Да, пожалуй! Алёша, ты пока посиди, почитай, а мы с тё… мы с Лидой поговорим о своём. Хорошо.
— Хорошо, — ответил Алёша голосом глиняной птички.
* * *
— Я, конечно, в этом мало что понимаю, но, по-моему, Лёша никакой не аутист. Он просто замкнутый.
— Ваши бы слова да Богу в уши, — вздохнул Дмитрий. — Я тоже надеюсь, что он просто необщительный, но врачи… им проще поставить клеймо… и теперь перед нами закрыты все двери. Садик, школа, кружки-секции… А ведь Алёшка по-своему талантлив. Самые навороченные головоломки щёлкает как орешки. Вы видели картины на стене его комнаты? Это не картины. Это пазлы. Я покупаю ему взрослые пазлы, и он их собирает, как… Ну, как будто все кусочки пронумерованы, и ему нужно только их разложить.
Они сидели на кухне и пили чай с ржаным печеньем, которое Лидия насыпала в пиалу со снегирями. Подступал вечер, сгущались сумерки, но свет они не включали.
— Один врач недавно посоветовал развивать мелкую моторику и пространственное мышление. Он сказал, что лепка — лучшее, что можно предложить в этом случае. Я стал искать… и тут увидел рекламу ваших курсов. После первого занятия я понял, что лучшей учительницы для Алёшки не найти.
— Спасибо. Но я — полный профан в педагогике.
(«Особенно коррекционной», — подумала, но не сказала она).
— А мне не нужен диплом. У вас есть свет. И Алёшка к нему тянется. Он замкнут, не любит общаться, и в то же время страдает от одиночества. А стоило вам появиться… он как будто стал просыпаться.
— Дмитрий, можно вопрос… А родители Алёши?
Ответом было молчание, тяжесть которого ощущалась физически — будто на голову положили полцентнера сырой глины..
— Простите. Наверное, не следовало говорить об этом.
— Уже заговорили. Так вот… родителей у Алёши нет. Его биологический отец — ублюдок, которому незачем жить. Существует ли он сейчас, я не знаю и не интересуюсь этим. А мать — моя сестра. Старшая, — зачем-то прибавил он.
Снова вязкой сырой тушей навалилось молчание.
— Ксюша была умной девушкой…
(«Была…»)
— … но тут повела себя как полная дура. Она поверила, что этот ублюдок её любит, а если потрахивает в свободное время и не спешит жениться, и вообще избегает разговоров о будущем — это ничего… В один прекрасный день она залетела, а когда её любимый решил, что беременный живот сестрёнки мешает постельным упражнениям, сбежал. Ксюша до последнего ждала, что он вернётся, встретит её в роддоме с букетом цветов, прибежит к нам домой и упадёт на колени перед колыбелькой, но… — он выразительно вздохнул. — Крушение идеала, который она сама себе накрутила, убило её. Не физически… Она начала пить и в считанные полгода стала алкоголичкой, а однажды просто ушла из дома. Я пытался её найти, но сами понимаете… — снова всхлипывающий вздох. — Через полгода она позвонила матери, сказала «Не ищите меня», и бросила трубку. Я до сих пор не знаю, где она, что с ней и жива ли она вообще. Мать эта история просто уничтожила. Она… — тут Дмитрий, как показалось Лидии, задумался, — получила серию инсультов и сейчас в больнице. Физически она ещё жива, но… это уже не она. Полный распад личности.
— Осуждаете меня? — спросил он после новой паузы.
— За что? — спросила Лидия.
— За то, что не спас сестру… что сдал мать подыхать в больницу…
Лидия подумала.
— Нет, — сказала она. — Во-первых, это не моё дело, — это она подумала, но говорить не стала. — Вы же не могли следить за сестрой двадцать четыре часа в сутки…
Дмитрий усмехнулся.
— Она старше меня на десять лет. Я — старшеклассник, мальчик-колокольчик, ещё ни разу не целовавший девчонок по-настоящему. А она… — снова пауза, как будто он собирался с мыслями, — взрослая женщина, важная персона в городской администрации… как мне казалось. А на самом-то деле — глупая наивная девочка, которая сломалась после первой серьёзной оплеухи от жизни. Вот с матерью вышло плохо. Но у меня был выбор — или ухаживать за парализованной старухой, или попробовать вытянуть племянника, который, может, ещё выздоровеет и станет нормальным человеком.
— Непременно выздоровеет! — искренне воскликнула Лидия. — Не сомневайтесь! С таким-то любящим дядей…
— Шутите? — криво усмехнулся Дмитрий.
— Ни в коем случае. Шутить над такими вещами — да за кого вы меня принимаете?
— Извините. Для меня это очень тяжёлая тема.
— Тебе не за что извиняться. — Лидия положила ладошку поверх его руки. — Всё. Мир.
«Тебе?» — светилось в его глазах.
«Ну да. Только не говори, будто ты против», — ответила её улыбка. — «Ты хороший, но, прости, шуганый».