Мой первый опыт в нерикоми
Шрифт:
— Что надо? — спросил Виктор.
— У тебя связь есть?
— Бывает.
— Сегодня же отшуми своим, что к ним на днях подойдут друзья Волыны, Штыря и Славяна. Запомнил?
— Ну да. — Виктор представил выражение лица Грача, когда тот услышит по телефону бандитский пароль. — И что…
— Не перебивай. Нам нужна позитивная пиар-кампания, — словосочетание «позитивная пиар-компания» в устах патентованного живореза из палаты мер и весов прозвучало диковато, но Виктор уже привык, что в тюрьме не приходится удивляться ничему. — Подментованные журнашлюшки про нас всякую срань пишут, надо это отбивать.
Виктор вспомнил слова Иваныча, что эпоха Кони и Плевако миновала, в наше время огласка по уголовным делам едва ли полезна, следствие и суд — части карательной машины, которые меньше всего хотят угодить «общественности»: наоорот, если. на них пытаются «давить» — звереют. Впрочем, эти парни могут рассчитывать на суд присяжных, а там расклады другие.
— Можно, — подумав самую малость, сказал Виктор.
— Вот и ладушки. Помоги нам и жди хороших новостей.
С лязгом распахнулась дверь.
— Кутепов, Гаспарян, Гаджикурбанбеков, на выход! — крикнул конвойный.
— Ну, будь здоров! — Собеседник Виктора, оказавшийся однофамильцем белого генерала, стал протискиваться к выходу.
— Ветров! Давай тоже.
— Ты где сейчас? — быстро спросил Славян.
— Три-один-ноль.
— А я в шесть-четыре. Спишемся…
.* * *
— Грач, я не понял. Ты что, не хочешь, чтобы твой босс вышел на свободу?
Виктор лежал на шконке и, как показалось бы непосвящённому наблюдателю, забылся тяжёлым арестантским сном. Но под левой щекой у него лежал телефон, десять минут назад затянутый по «дороге» через два десятка камер. Шла конференция редколлегии «Слоббо».
— Хочу, Вик. Очень хочу, братан!..
— Не ори, тебя на продоле слышно.
— А? Говорю, хочу, чтобы ты вышел, но при чём тут эти нацисты? На хрена их отмазывать, ты скажи? Я читал о них, сели и правильно, надеюсь, надолго…
— Это не нацисты, а нормальные русские парни, внуки победителей Гитлера. Их оговорили, чтобы прикрыть чужие преступления. И мы не будем никого отмазывать, мы опубликуем честный объективный материал. Серию материалов.
— Да хоть внуки Януша Корчака и матери Терезы! Вик, мы же не даём заказуху! Ты сам говорил — это болото…
— Грач, завязывай митинговать, — вклинился Жека. — Вик знает, что делает. Сейчас нам надо помочь ему, а не трясти белыми польтами.
— А как ему поможет то, что на «Слоббо» выйдет статья про…
— Грач, хватит. Жека всё сказал, — вступила Алина. — Вик, не волнуйся, всё сделаем. Тебе больше ничего не нужно?
— Счёт мне пополните, на десять-пятнадцать. Ну, и магазин как обычно.
— Лекарства никакие не нужны?
— Да не, ненадо. Здоров, как стадо быков. Всё, ребята. Обнял, — он нажал «отбой» и стёр номера из истории вызовов. — Пацаны, кто будет звонить?
Следующим взял трубку узбек Нуриман: по жизни мирный работяга, которому недавно суд выписал восемнадцать лет строгого режима за наркоту. Как рассказывал он сам, его попросили перевезти и передать из рук в руки сумку, о содержимом которой он не имел ни малейшего понятия. Дальше события развивались стандартно: рутинная проверка на автовокзале, лай ментовской овчарки, «сумочку открываем быстренько», двадцать бумажных брикетов с гашишем и статья два-два-восемь со страшными подпунктами… Виктор подозревал, что в горестной истории маленького человека, попавшего в жернова системы, многовато белых пятен; он замечал, что Нурик, неплохо балакающий по-русски, становится трогательно косноязычен, когда рассказывал о своей «беде», и явно многое не договаривал. Но это его проблемы…
В новой камере как будто нарочно подобрали интернациональный состав. Помимо русского Виктора и узбека Нурика, там сидел таджик Абдулло, попавшийся на разбое, и мошенник молдаванин Ион. Иона не доставили после выезда на суд, а Абдулло редко просил телефон. Он мог молчать сутками, и Виктор всерьёз подозревал, что их сосед либо не дружит с головой, либо, как говорят здесь, «отрабатывает диагноз», то есть изображает помешательство.
Нурик то и дело переспрашивал собеседника «Nima? Nima?» и, наконец, закончил разговор. Виктор лично упаковал телефон в холщовый мешок, который тут носил название «кишка» или «кэшэ», привязал к канату, протянутому сквозь решётку, и три раза постучал в стену.
Канат пришёл в движение, мешок с телефоном утянулись за окно, и через полминуты в стену глухо стукнули дважды: груз был принят.
Спровадив ценный «запрет», Виктор снова улёгся: этой ночью «дорогой» занимался Нурик, а он намеревался выспаться. Он уже привык спать под непрерывно работающий телевизор и ломано-русскую болтовню соседей. Сквозь дрёму он слышал, как лязгнула дверь, и в камеру завели молдаванина, и вскоре заснул окончательно.
…Чтобы проснуться от того, как его трясут за плечо и суют в лицо телефон.
— Там проблема… проблема… — испуганно бормотал Ион.
Выругавшись про себя, Виктор взял телефон.
— Слушаю!
— Витя, ты? Ты позавчера на дороге стоял?
— Я, потом Ион.
— Кто «он»? Чё блеешь?
— Ты базарь попроще. Чё за проблема?
— У тебя проблема! Через вашу хату груз шёл. Голосом. Было?
— Много чего шло. Чё случилось?
— Запрет просрали, уроды! Восстанавливать будешь или тебя фуфлом объявить?
— У нас всё заточковано. Груз прошёл в три-один-один, там приняли.
— Да мне срать! Ты груз продолбал — восстанови!
…Спустя пять минут ругани удалось выяснить, что на «дороге» пропала партия наркоты («лекарства», как её тут называли). Получатель провёл расследование и решил, что «груз», ценность которого росла с каждой минутой разговора, пропал по вине Виктора. Обездоленный наркоша грозил «разбираться через смотрящего за централом», но, как только Виктор сказал, что он не против, моментально сменил пластинку и вернулся к обвинениям и угрозам. Понятие «культура речи» собеседнику было незнакомо; Виктор пропустил мимо ушей пару матерных конструкций, но вскоре его терпение лопнуло.