Мой XX век: счастье быть самим собой
Шрифт:
Друг ушел один, а Отец и сын начали разбирать свои вещи и раскладывать их по местам. Потом, переодевшись, пошли в столовую, отдали свои талончики. По всему чувствовалось, что Алеша смирился с неизбежным и больше не заговаривал о Москве и о маме. Отец немного успокоился, у него отлегло на сердце. А что было бы, если бы он продолжал канючить, плакать и все время вспоминать о маме? От этой мысли у Отца мурашки ползли по коже.
В этот день Друг часто вспоминал Ваню, старшего сына, старался расшевелить мальчика шутками, прибаутками, которые когда-то придумал для Вани: «Бежит, бежит старушка и делает вот так: прыг-скок, прыг-скок; за ней бежит свинушка и делает вот так: ква-ква, за ней бежит собака и делает вот так: ку-ка-ре-ку; за ней бежит козленок и делает вот так: му-му-му». И так до бесконечности, пока хватало фантазии на эту перепутаницу.
Ужинал Алеша уже вполне нормально, почувствовав, что здесь не так уж и плохо.
В тот же вечер зашли навестить Г.Г. Степанова, который только что выпустил вторую книгу романа о Сергееве-Ценском и был горд и счастлив своим успехом.
Старый писатель давно уж набивался встретить их и отметить их приезд, но друзья были неуловимы, опасаясь занудливых разговоров на известные им темы, уровень которых не поднимался слишком высоко.
– Отец, вы не знаете, что Алексей Толстой был у нас в Краснодаре, смотрел домик, где погиб Корнилов, потом его возили по всем местам сражений? О, я мог бы вам много интересного рассказать, ведь я ж сопровождал его тогда.
– Г. Г., я знаю об этом.
– Вы знаете простой факт пребывания его там, но столько интересных подробностей, характерных деталей...
– Ну что ж, еще будет время использовать и эти подробности, только опишите их в каком-нибудь своем сочинении, а я потом сошлюсь на вас.
– Нет, нет, это не для печати, никогда не пропустят такие факты. Он же классик, а о классиках не говорят плохо.
Не успели они выйти от Г. Г., как навстречу им попались «генералы», обиженные, что они кому-то уделяют внимание, кроме них.
– А мы вас ждали у себя, – недовольно, но с улыбкой сказал «генерал». – И водочку настояли на полыни, как научил нас Николай Павлович Воронов.
– А, этот «лягушонок на асфальте», – беспощадно сказал Друг.
– Вы даже не можете себе представить, как он вел себя здесь. Всех поучал, ораторствовал, и с таким апломбом, что просто поразительно. Как изменился с прошлых лет. – «Генеральша» сделала судорожное движение, как будто за шиворот ей попал какой-нибудь червяк, которого она пытается выдворить оттуда. – Говорил, что для танков мы пускали не легированную сталь, а (слово совершенно невозможно разобрать, потом, может, как-нибудь еще посмотрю). Это такой ужас, такая безграмотность.
– А что ж вы не поправили его? – сурово спросил ее Отец. – Дали ему возможность торжествовать тут, как раз в той области, где вы прекрасно разбираетесь.
– Ах, вы ничего не понимаете. Если бы я была в Союзе, тогда другое дело. Мне ж предстоит вступать, а он как-никак секретарь.
– Что, так и промолчали?
– Да. Промолчала.
С радостью разошлись. Они куда-то заторопились, уж очень захотелось прогуляться по набережной, но не тут-то было. Не отошли и нескольких шагов, как вцепился в них один известный татарско-русский поэт, ныне работающий в одном из «толстых» столичных журналов заместителем главного редактора, да так вцепился, что просто не оторваться. Ясно было из разговора, что он не пьет спиртного, но не пьет только для жены, а на самом деле выпивает, если можно скрыть от нее этот факт. Намек пришлось понять и повести его к себе в номер и угостить. Господи, как он был рад причаститься: а то уже два дня здесь, а жена за ним все время следит, не удавалось обмануть ее бдительность.
Итак, жизнь коктебельская началась. Другу мерещились всяческие засады, посты, которые оказывались на самых важных стратегических дорогах, со всеми нужно было вести «светские разговоры», принимать участие в политических разговорах. А это так скучно, когда даже газет здесь невозможно было достать: продают их где-то на почте, но разве найдется столько времени, лишнего времени, чтобы идти туда?
На следующий день Отец еле-еле дождался пробуждения сына. Только полдевятого он сам начал делать зарядку, а до этого нежился в постели, то и дело поглядывая на спящего сына, боясь его хоть чем-то разбудить, скрипом своего массажера или шарканьем ног: важно было, чтобы мальчик встал в добром настроении, выспавшийся и веселый.
После завтрака их уже дожидались «генералы», готовые на любые жертвы, лишь бы залучить к себе в «шинок» Друга и Отца. Оказалось, что они «перенесли» день рождения «генеральши», которое уже прошло несколько дней назад, на дни приезда своих друзей. Что тут делать? Не откажешься ведь. Радостные улыбки озарили лица наших друзей. Очень мило с ее стороны пригласить нас на свой день рождения, который больше недели уже прошел. Немногим городничим удавалось устраивать свои дни рождения дважды в год, а тут все-таки не городничий. Друзья долго обсуждали этот предстоящий вечер. Ничего, и это переживут!
Ровно в пять часов вечера Друг вышел из соседней комнаты и гугукнул Отцу, который тоже не замедлил появиться внизу, и вместе они поднялись в соседнюю комнату, к «генералам». Увы, «генералы» помещались в этом же третьем корпусе.
На двух столах, составленных рядом, стояло скромное угощение: сыр, колбаса, лук, чеснок, возвышались бутылки водки, вина, две бутылки шампанского.
После обычных, ничего не значащих слов «генерал» взял слово:
– Дорогие друзья! Мы сегодня, хоть и с большим запозданием, отмечаем день рождения Веры Ивановны. Вы знаете, она много пережила, сейчас работает над новым романом, но все-таки как писатель она еще молодая. И вот я предлагаю выпить за ее опыт вместе с ее молодостью.
Все внимательно слушали его, повернувшись к нему вполоборота.
(Продолжение следует.)
Целуем.
Встал Алеша и отказывается умываться: «Надоело», – говорит».
«Галя!
Конечно, выпили и закусили. Поговорили о том о сем. Но все внимательно посматривали за Другом. Главное заключалось в том, что скажет он, какой поднимет тост и как его разовьет. Все собравшиеся здесь давно знали, что Друг речист, умеет сказать красиво и не шаблонно. И не ошиблись: Друг сказал так, что все после этого долго молчали.
Он встал и, держа наполненную рюмку перед собой, начал как бы тихо и задумчиво размышлять вслух о редкостных качествах именинницы:
– Дорогие друзья! Мы собрались здесь, чтобы поздравить Веру Ивановну с ее днем рождением. В Вере Ивановне столько человеческих качеств, что трудно высказаться об этом незаурядном человеке. Она столько сделала. Вы все знаете ее жизнь, ее раны. Немногим удавалось в жизни в двадцать четыре года получить орден Ленина как директор крупного предприятия. И дело даже не в том. Я не раз, проверяя мнение Веры Ивановны, приезжал к ней со своими друзьями, со своими невестами, и она редко ошибалась, давая им меткие оценки, точные характеристики. Она мне особенно дорога сейчас как великий диагностик, умеющий точно и глубоко ставить диагнозы! И она никогда не ошибалась. Вот последний случай из моей жизни. Ведь именно Вера Ивановна сказала твердое слово о Людочке с Оленьей Губы. Ведь именно Вера Ивановна первой сказала: Друг, женись, прекрасная девушка, не пожалеешь. И я был так уверен, что на этот раз все получится, что дал добро от моего имени и она звонила и разговаривала с ней. Что ж, ничего не получилось, но я до сих пор тоскую по ней, по моей Людочке, узнав сейчас то, что Вера Ивановна своим провидческим даром предвидела гораздо раньше. И еще скажу одно: в Вере Ивановне есть еще одно качество: бескорыстное служение людям – редчайшее качество наших дней.