Мой XX век: счастье быть самим собой
Шрифт:
Отец как-то невольно и незаметно для себя, поглядывая то на Друга, то на Веру Ивановну, углубился в самого себя, размышляя над словами, которые как из рога изобилия лились над застольем. «Поразительно, как легко и просто говорит он, а ведь только что, буквально за несколько часов до этого, говорил совсем другое, едко высмеивал бездарность ее как писательницы, глубокую и патологическую ненависть ко всем, кто хоть чуточку встанет на ее дороге. Да, она многим помогает, достала прекрасную шапку Другу, но он только что прочитал, лежа с жесточайшим плекситом в постели, ее рукопись и на каждой странице сделал множество замечаний. Приехал к нему «генерал», вручил рукопись, и все. Болен ты или здоров, есть у тебя работа или ты
– Вера Ивановна много тратит своего драгоценного времени, – разливался уверенный голос Друга, – тратит его на своих знакомых, на друзей и просто на всех, кто обратится к ней с той или иной просьбой. Она никому не отказывает. Она старается быть в курсе всего, что ее окружает, она всем интересуется.
«Да, всем интересуется, но зачем? – Отец умильно смотрел на своего Друга, удивляясь его способности так говорить совсем противоположное тому, что на самом деле думает. – Бескорыстно интересуется? Ха-ха-ха! Нет! Через это знание всего у больного человека она может управлять им, помогать ему через свои закрытые магазины, аптеки, наконец через «генеральскую» кассу в вокзалах, где можно достать без очереди билет куда угодно. А ведь мы все инертны, любим, когда за нами ухаживают, обеспечивают те или иные удобства. Через своего «генерала» она может многое достать. И этим пользуется как рычагом управления множеством людей, слабых, безвольных. Она должна всех держать у себя в руках».
– Так выпьем же за нашу замечательную Веру Ивановну, которая еще не раз порадует нас своими произведениями, полными жизни, подлинной и настоящей.
Все дружно встали и залпом выпили за Веру Ивановну.
Потом говорил украинский поэт, говорил с некоторым удивлением и неуверенностью, потому что все слова нашего Друга принял за чистую монету. Да, он тоже читал произведения Веры Ивановны, чувствует, что все здесь пережито и прочувствовано самой писательницей, да, он с интересом будет следить за ее творчеством, будет читать каждое ее произведение.
– Послушайте, друзья мои! – в ответ сказала Вера Ивановна. – Я действительно пишу новый роман. Написано много, но еще не закончено, и когда его закончу, не знаю. Мне из издательства сюда прислали рецензию Виктора Лихоносова на мой новый роман. Какой поразительный человек. Как он пишет о моем романе.
И снова Отец, глядя на эту старую, морщинистую женщину, не мог не вспомнить о том, как планировалась эта рецензия. Как перебирали за обеденным столом в Архангельском имена многих писателей, которые могли бы написать положительную рецензию на ее роман или хотя бы положительную с доработкой. Он знал, что и его имя упоминалось в этом ряду, но Друг поспешно отвел его имя, приведя убедительные аргументы. И вот тут же в Архангельском Друг набрал нужный телефонный номер в Краснодаре и среди этакого общего трепа о том о сем предложил написать эту рецензию. И так как «генералы» слушали этот разговор по второй трубке и там, на другом конце провода, будущий рецензент знал это, то он и не мог отказаться от заранее спланированной сделки.
Вера Ивановна между тем читала рецензию Виктора Лихоносова, в которой, правда, пока ничего не говорилось о романе. Рецензент восхищался людьми 30-х годов, их кристальной честностью, чистотой, благородством, самоотверженностью. С каким героическим упорством люди 30-х годов работали на своих рабочих местах! Как бескорыстно они служили своему отечеству...
– Ну, а дальше не очень-то для вас интересно. Тут он пишет, что мне надо еще сделать, чтобы роман был интересным и полезным для читателя. Я не о самом романе здесь хотела сказать, а о том, что наш Друг познакомил меня с такими замечательными людьми, как Виктор Лихоносов. Он бывал у меня в Архангельском, мы видели его здесь в Коктебеле, мы давно знакомы с ним, и я всегда восхищаюсь его честностью и благородством. Какая-то необыкновенная чистота в нем. Так выпьем за него, друзья мои.
Друг говорил Отцу, что писал Виктор Лихоносов в этой рецензии. Потому-то и не удивило Отца то обстоятельство, что Вера Ивановна не стала продолжать читать рецензию.
– Да здесь каждая фраза на вес золота, – проронил Отец.
Он имел, конечно, в виду мастерство отточенной фразы известного писателя, а «генерал» понял совсем по-другому.
– Да, вы знаете, Отец, Вера Ивановна просто окрылена после такой рецензии. Так работает, как никогда.
Долго еще сидели за столом «генералов». Но Друг и Отец понимали, что необходимо скорее уходить отсюда, а то произойдет то, что обычно происходило в эти дни: наступала бесконтрольность, подогреваемая «генеральшей», которая потом следила за ними, как за подопытными кроликами, подбирая те или иные слова, бросаемые каждым из них, чтобы потом словить их на том или ином.
Пришла какая-то дочь какого-то генерала. До нее Вера Ивановна уверяла, что придет «жар-птица», которую надо ловить, а потом, забыв, что говорила перед этим, стала уверять, что это вовсе не «жар-птица».
Целуем, Алеша умылся, почистил зубы, ложимся спать.
5 мая 1978 года».
«На другой день утро было пасмурным, моросил легкий дождик, направо Карадаг был словно окутан мощными черными тучами, что не предвещало ничего хорошего на целый день. Отец вышел на балкон, раздвинул шторы, ветер, холодный, пронизывающий, как говорят романисты, хлынул в комнату, подняв бумаги на столе: Отец только вчера вечером, придя от «генералов», разложил аккуратненько листы бумаги, чтобы с утра начать работать.
«Самое время работать, погода плохая, на теннис не пойдешь. Позавтракаю, прогуляемся с Алеханом по набережной да пора и поскрипеть за столом. Пора, уж несколько дней бездельничаем», – подумал Отец, возвращаясь в комнату и отыскивая глазами массажер, с которого начинал каждое утро.
Ловко работая массажером, Отец все время беспокойно поглядывал на сына, который безмятежно спал, даже и не начиная просыпаться. «Как только проснется, надо почистить ему носик, что-то тяжело дышит, с каким-то свистом. Бедный мальчик, что-то у него носиком. Может, здесь станет получше» – так думал Отец, уже размахивая руками, что предвещало начало зарядки.
Только около девяти начал расталкивать сына. Пора и совесть знать: тринадцать часов в сутки дрыхнет: одиннадцать ночью и два днем. Мама, если узнает, придет в ужас: Отец не соблюдает режим.
Голова на удивление совсем не болела. Так, легкий шум оставался после вчерашнего, только и всего. Это вдохновляло, значит, действительно крымский воздух да и вообще вся коктебельская обстановка так сильно влияет на состояние организма, что то, что подействовало бы в Москве разрушающе, здесь почти совсем не повлияло.
В хорошем настроении Отец спустился вниз, взял мальчика за руку, такую тонкую и нежную, и довольный бодрым шагом пошел к столовой: Друга они не стали ждать, так как он предупредил их, что будет спать, пока не выспится: сон для Друга очень много значил, и он уделял ему много внимания: изучил, какие таблетки и сколько и как на него действуют. Да зачем же здесь, в Коктебеле, пользоваться таблетками, сам воздух должен действовать целительно, говорил Отец, но Друг всегда возражал ему: опасаюсь, не засну, а если не высплюсь, то день потерян.