Моя фиктивная жена
Шрифт:
Енко с удовольствием сгреб деньги обратно в ларец, и я решила, что он готов прикарманить полученное добро — очень уж выразительным было его лицо. Знала я такую породу — люди, похожие на Енко, никогда не упустят ни своего, ни тем более, чужого.
— Как артефактор я обязан заявить о находке, таков порядок. С полным и подробным ее описанием, — продолжал Анарен, и я с трудом сдержала усмешку: ловко же он разрушил планы Енко по прикарманиванию клада старого Вильмо! — Вы как поселковый староста должны будете подписать и заверить мое письмо.
— Да, да, — согласно закивал Енко, стараясь скрыть
Ясно, что он хотел бы перекрыть крышу собственного дома, но Анарен дал понять, что во всем будет действовать по закону — а с законом и ссыльными, которые его знают, лучше не связываться.
— Вот и доброе дело! — обрадовалась я. — Думаю, теперь старый Вильмо наконец-то обретет покой.
Анарен
Следующие три недели прошли в провинциальной тишине и спокойствии.
Днем я работал над артефактами и постепенно Хаттавертте превращался не в покинутый Богом уголок на краю географии, а в место, в котором можно жить в комфорте и удовольствии. Все дома теперь обогревались не хуже столичных, местный доктор решил, что может забыть о простудах и воспалениях легких, а кошки лениво зевали на крылечках — делать им было нечего, крысы ушли. По вечерам мы с Хельгой гуляли, изучая окрестности, по ночам занимались любовью, и кажется, впервые в жизни у меня все шло правильно.
Я будто бы окончательно нашел свое место — и, глядя на Хельгу, понимал, что она чувствует то же самое.
Возможно, это и было счастье. Тихое, спокойное, вдалеке от королей, секретных служб и покушений. Максим ничего не писал, хотя я ждал его письма, и иногда я начинал думать, что было бы неплохо остаться здесь навсегда. Ну а что ж? У меня достаточно средств, чтобы жить в Хаттавертте со всеми удобствами, и достаточно таланта, чтобы и остальным людям рядом со мной было хорошо.
На деньги старого Вильмо начали ремонт школы. Господин Яккинен заглянул ко мне, искренне поблагодарил и, вручив пирог с рыбой, который приготовили ребята, негромко заметил:
— Очень хорошо, что вы нашли способ справиться с Енко. Он никогда бы не отдал этот клад людям.
Я понимающе кивнул. Письмо с описанием найденного клада было отправлено в Министерство артефакторики, как и полагается, и я знал, что его там и используют, как полагается — в уборной. Сбережения старых скряг никого не интересовали.
Потом пошел снег — и я заметил, что Хельга сделалась угрюмой. Очередная книга о принцессе подошла к концу, и я предположил, что моей женой владеет тоска писателя, который не желает расставаться с полюбившимися персонажами. Она будто бы вслушивалась в какие-то голоса, которых я не слышал, и это не могло не тревожить? Вдруг это какая-то гномья болезнь? Но на все мои вопросы Хельга только отмахивалась и в конце концов сказала:
— Я обязательно расскажу. Но не теперь.
Я даже к доктору заглянул — уточнил, не была ли у него моя жена. Может, Хельга ждет ребенка? Почему бы нет — когда я думал, что у нас родятся дети, то эта мысль вызывала у меня двойственные чувства: почти невесомую радость и тревогу. Но к врачу Хельга не
Все выяснилось в тот день, когда на Хаттавертте обрушилась первая, по-настоящему зимняя метель. Я никогда не был на севере, о зимней непогоде читал только в книгах, и теперь был просто зачарован белой завесой, которая рухнула на поселок. Все исчезло — стоя у окна, я смотрел на плотную белизну, и, кажется, в мире больше ничего не осталось, кроме завывающего ветра, растрепанных снежинок и твердой морозной поступи. Соседние дома растворились в метели. Кейси, ежась и ругая зиму, готовила ужин, Исмо попросил меня разрешить ему переночевать — я позволил, не идти же куда-то в такую погоду!
А Хельга вышла из комнаты, сделала несколько шагов и упала.
Когда я увидел, как она рухнула на старый ковер, то во мне что-то оборвалось — кажется, я никогда и ни за кого так не волновался. Я бросился к ней, подхватил на руки — Хельгу наполняла мелкая простудная дрожь, глаза закатились под веки, и Исмо, который кинулся на помощь, засыпал меня вопросами:
— Что ж делать? Это какая-то гномья болезнь? За доктором бечь?
Уложив Хельгу на кровать, я схватил свою коробку с артефактами — выбрал анализирующую пластинку, дотронулся до ее лба, который покрылся крупными горошинками пота, и Хельга простонала сквозь зубы:
— Убери. Печет.
Чтобы гномка просила убрать золото? Да быть такого не может… Снег сделался еще гуще, и я почувствовал, как меня охватывает липкая беспомощность. Прибежала Кейси, плеснула Хельге в лицо пригоршню воды, словно пыталась успокоить — и это, вот удивительно, помогло! Хельга обмякла на кровати и едва слышно прошептала:
— Жила идет. Ползет с Северного океана, вышла с его дна.
— Какая жила? — спросил я. Сел рядом, сжал ее руку — Хельга вдруг сделалась совсем маленькой и хрупкой, словно фарфоровая кукла. Даже огонь ее волос будто бы потемнел. Кейси и Исмо вопросительно смотрели на меня, ожидая объяснений, но я понятия не имел, что происходит.
Если мы все-таки останемся в Хаттавертте, то нам нужен гномий врач для таких вот случаев.
— Жила лунного серебра, — ответила Хельга. На ее посеревшие щеки потихоньку возвращался румянец, она сжала мою руку и вздохнула: — Редкая штука. Некоторые гномы ее чувствуют.
Исмо натурально разинул рот.
— Лунное серебро? — переспросил он. — Ой, я читал про него! А это как же? Оно к Хаттавертте идет?
Хельга посмотрела на него так, словно обрадовалась, что ее наконец-то кто-то понял. Я читал о лунном серебре — металле удивительной легкости и ковкости и такой же удивительной редкости. В музеях можно было увидеть украшения и оружие из лунного серебра, но разработок давным-давно не велось.
— Идет, — кивнула Хельга и добавила, взглянув на меня: — Я привыкну к нему, все будет хорошо. Ох, это огромная жила!
— Если тут начнутся разработки, то Хаттавертте станет уже не поселком, а городом, — сказал я и спросил: — Как ты себя чувствуешь? Что болит?
Пальцы Хельги сжались на моих.
— Ничего, просто я вся какая-то вареная. Анарен, немедленно напиши моим родителям! Пусть приезжают. Без гномов тут никак.
Глава 14