Моя легендарная девушка
Шрифт:
Я постарался изобразить раскаяние, хотя на самом деле на лице у меня отразилось недоумение.
— Я тоже выключаю пожарную сигнализацию! Если все дело в ней, то спроси парня из той квартиры. — Я махнул рукой через площадку. — Этот прохвост еще ни разу не отключал сирену. — Соседка была воплощением ярости. Я попробовал ее успокоить. — Мне тоже звонил в дверь какой-то сумасшедший, но я никого не жду, поэтому решил, что он ошибся.
— По-моему, я могу объяснить, — послышался голос из-за спины соседки. — Я, наверное, попала не в ту квартиру. Я позвонила в дверь этой женщины нечаянно, когда ты мне не открыл.
Я распахнул дверь пошире, чтобы поглядеть
Я оглядел ее с ног до головы. На ней были черные леггинсы и что-то фиолетовое, вроде рубахи. Волосы спутаны. Выражение лица у нее было не менее решительное, чем у соседки, но она была прекрасна, как никогда.
— Входи, — устало сказал я и бросил суровый взгляд на соседку, чтобы она не подумала, что приглашение относится к ней.
Агги вошла, закрыла за собой дверь и осталась стоять на пороге. Я сел на кровать и вдруг до смешного отчетливо увидел себя со стороны. Мало того, что на мне были только семейные трусы, так это были зеленые трусы с изображением игроков в гольф — подарок моей матери. Вот в таком виде любовь всей моей жизни увидела меня после трехлетней разлуки — мешок сала в дешевом нижнем белье. Пока я натягивал футболку, Агги отвела глаза, подавленно разглядывая обстановку и не говоря ни слова.
Я закончил одеваться, посмотрел на нее и сказал:
— Привет.
Лицо Агги вдруг перекосилось от гнева, как будто она щелкнула рубильником с надписью «адски бешеная визжащая ведьма». Я испугался. Женщины, которые могут прийти в такую ярость при виде слегка растолстевшего, но в общем-то приятного парня, получают потом полгода условно, ссылаясь на временное помутнение рассудка.
— Я таааак зла, — завизжала она.
Я вздрогнул, сообразив, что она, наверное, переживает из-за того, что я наговорил ее парню по поводу команды регбистов. Я подумал, не напомнить ли ей, что я в очках, и потому прекрасно вижу ее состояние, но отказался от этой мысли.
— Тоби тебя убить хотел. Он тебя изобьет так, что мать родная не узнает. Он на тебе места живого не оставит. Он знает, что ты ненормальный. Он ждет меня внизу в машине, так что пусть твоя больная фантазия ничего такого тебе не нашептывает.
— Он адвокат? — робко спросил я.
— Да, — прошипела она.
— Он играет в регби?
— Каждые выходные.
— Ага, — сказал я.
Я чувствовал себя совсем маленьким, размером с комара — не больше. Это было, как если бы меня отчитывала мама, и даже хуже, потому что я был без штанов, а мама никогда бы не пригрозила, что ее парень меня изобьет, если бы даже он у нее и был. Одно хорошо — насколько я мог понять, парень Агги не стал в точности передавать ей мои слова, хотя она определенно услышала достаточно, чтобы получить общее представление. Мне было ужасно стыдно. В своей ярости Агги была безжалостна, она металась по комнате, осыпая меня оскорблениями и ядовитыми замечаниями, и все, что она говорила, к сожалению, было правдой. Каждое предложение начиналось с «да как ты смеешь…» Мне даже оправдываться было нечем. Я позвонил ей ни с того ни с сего, хотя у меня уже три года, как не было на это права, и опозорил ее в глазах ее парня, который мог бы избить меня до смерти, даже если ему связать за спиной руки. Это было нелепо. Я сидел, повесив голову, и принимал ее слова если и не как мужчина, то настолько близко к этому, насколько мог, — как забитый и несчастный подросток.
Когда мне показалось, что она иссякла, я поднял глаза, но, к своему разочарованию, обнаружил, что она еще не закончила.
— Если ты еще хоть раз попытаешься мне позвонить, написать или начнешь посылать негативные мозговые сигналы, я пойду в полицию, понял, подонок? И не думай, что я этого не сделаю!
Она развернулась и открыла дверь, даже не взглянув на меня. «Вот и все, здравствуй и прощай. Но я ведь заслуживаю большего?» Уж лучше было слушать, как она орет на меня в моей же собственной квартире, чем жить с мыслью, что в ту самую секунду, как она выйдет из комнаты, всякая память обо мне исчезнет из ее головы — она просто все забудет. И хорошее, и плохое. Это было невозможно представить, потому что если я не существую даже в ее голове, значит — меня вообще нет.
— А как насчет тебя и Саймона, — промямлил я почти неразборчиво.
Она обернулась в дверях с непонимающим выражением лица.
— Что?
Я покашлял и принялся разглядывать свои ступни. У меня на пятке была бородавка размером с пятипенсовик, я ее раньше и не замечал. Не поднимая глаз, я повторил вопрос.
— Я сказал, как насчет тебя и Саймона?
Она аккуратно закрыла дверь, подошла ко мне и села рядом на кровать.
— Так он тебе сказал?
Я кивнул.
— Когда он тебе это сказал?
— Вчера.
— Почему он тебе это сказал?
— Потому что влюбился.
Глаза Агги медленно наполнились слезами, хотя она и старалась их сдержать. Я смотрел, как слезинки катятся вдоль ее идеального носа, на ее идеальные губы и капают с ее идеального подбородка. Я не хотел, чтобы она плакала. В эти выходные плакали все подряд.
— Я не хотела сделать тебе больно, Вилл.
— Но сделала.
— Так получилось. Я разозлилась, что тебя не было.
Я с трудом сглотнул.
— И поэтому переспала с моим лучшим другом.
— Это был только секс. Я его не любила. Это случилось только один раз.
— А это имеет значение?
Теперь она опустила глаза и разглядывала свои колени.
— Нет. Наверное, нет. По крайней мере, для тебя.
Я отодвинулся от нее. Меня начала бить дрожь, как будто из-за того, что я находился так близко от нее, со мной могло произойти что-то непоправимое. Вот она сидит в моей комнате и напоминает о предательстве, которое, хоть и произошло много лет назад, так свежо в моей памяти, как будто оно случилось вчера — в каком-то смысле так и было.
— Я обожал тебя с первой нашей встречи. Я боготворил тебя. Мне ничего не было нужно, кроме тебя. Что же я сделал не так?
Она расплакалась. Я обнял ее за плечи. Ощущение было точь-в-точь как раньше. Ничто не изменилось. Как будто мы перенеслись в прошлое — все казалось нереальным. Я попытался вытереть ей слезы, но она все плакала и плакала, уткнувшись мне в шею, так что ворот моей футболки намок. Она подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза.
— Прости меня, Вилл. Мне очень жаль.
Я ничего не сказал. Я не пытался казаться мучеником, просто мне нечего было сказать. Она выглядела такой несчастной, глаза у нее покраснели и опухли. Мне хотелось только одного — все исправить.
— Ты же меня знаешь. Я никогда ни о чем не жалею, — сказала она. — И не вздумай вообразить, что я жалею о том, что порвала с тобой. Никоим образом. С нами все было кончено. У нас не было будущего. Но если бы я могла повернуть время вспять, я никогда бы не сделала того, что сделала тогда. Я и без твоих слов знаю, что ты меня любил. И всегда знала. Все три года ты был мне самым близким человеком, Вилл. Я никогда не смогла бы отблагодарить тебя за все, что ты для меня сделал. Я не знаю…