Моя легендарная девушка
Шрифт:
Подойдя вплотную к двери класса и взявшись за ручку, я заметил, что внутри было до странности тихо. Восьмой Б никогда не вел себя так тихо по доброй воле. Я решил, что либо они все умерли, либо с ними сидит директор.
Для меня было бы лучше, если бы они умерли, потому что противное значило, что секретарь рассказала директору, как я бросил класс. Здесь, решил я, и закончится моя учительская карьера.
Меня точно выгонят. Это меня пугало, несмотря на то, что я и так уже решил уволиться. У меня даже возник соблазн пройти мимо двери по коридору и отправиться домой, но трусость, решил я, это то же
Я открыл дверь, перед классом стояла Алиса.
Она была в черных джинсах и темно-синем жакете с начесом, какие носят люди, которые работают на свежем воздухе. Волосы у нее были встрепаны, будто она бежала, и даже щеки раскраснелись, несмотря на ее вечный загар. На левом плече у нее висел рюкзак, который она придерживала правой рукой. Она отпустила его, он соскользнул и шлепнулся на пол. Алиса смотрела мне в глаза.
Я сделал несколько шагов ей навстречу и заметил, что начал дышать глубже. Я посмотрел на свои руки — они дрожали. Она сделала шаг ко мне, крепко сжав губы. Потом приложила ладонь ко рту и сделала еще один шаг. Казалось, вечность прошла, пока мы не очутились лицом к лицу — так близко, что можно было дотронуться. Мгновение было волшебное, но в кои-то веки это не было плодом моего воображения.
Она обняла меня. И постепенно, очень медленно, боль и тревога, таившиеся в моей душе, покинули меня. Я чувствовал аромат ее духов, ощущал тепло ее тела. Мы идеально подходили друг другу. Она уткнулась лицом в мою рубашку, рядом с пятном от кетчупа, которое я посадил сегодня в обед, но она его, к счастью, не замечала. Я взял ее за руки и мягко их пожал. Руки у меня все еще дрожали. Я был напуган. Чертовски напуган. И она, похоже, тоже. Мы стояли неподвижно, смотрели друг на друга, отчаянно надеясь, что все это происходит на самом деле, что все это так же реально, как наши чувства.
— Что ты здесь делаешь? — глупо спросил я.
— Приехала тебя спасать, — ответила она.
— Спасать меня — от чего? От Кейт?
— Не хочу, чтобы ты получил рак легких, ел печенье в постели, растолстел и состарился в одиночестве без меня.
Мы рассмеялись.
— Долго объяснять, но Кейт уже в прошлом, — виновато объяснил я. — В прошлом, но у нее все хорошо.
— А Агги? — спросила Алиса, и улыбка пропала с ее лица, она стала очень серьезна.
— Агги? — переспросил я, как будто не совсем понимал, о ком она говорит.
— Да, Агги.
Я улыбнулся.
— Это далекое-далекое прошлое.
Алиса не рассмеялась, но улыбнулась мне в ответ.
— Откуда ты знаешь? Ты тысячу раз мне говорил, что она создана для тебя. У тебя в вопросах любви всегда были такие высокие стандарты. Ты всего пару недель назад рассказывал мне, что идеальная женщина должна быть такой, такой и вот такой — тебе оставалось только добавить, что она должна быть Агги.
— Ты иногда такая же сумасбродная, как и я, — начал я в шутку ее отчитывать. — Ты ничего не поняла. Ты и есть стандарт. Ты была до того, как появилась Агги. Ей пришлось соответствовать твоим стандартам. Да, я действительно думал, что Агги — Та Самая, но я был не прав. Та Самая, Единственная — это ты. Она была Ошибкой. И вот ты здесь.
— И вот я здесь. — Она облегченно улыбнулась.
— Но
— Да, мы обречены с самого начала, — рассмеялась она, по щекам у нее катились слезы.
— Так что можно прямо сейчас послать все к черту, — сказал я, пожимая плечами.
— Мы будем идиотами, если так не сделаем, — кивнула она.
Я вытер ей слезы и поцеловал в лоб.
— Друзья не должны становиться любовниками.
Она поднялась на цыпочки и прижалась губами к моему уху.
— А любовники — друзьями.
Колин Кристи изображал, что его сейчас вырвет. Соня Притчард и Эмма Андерсон крикнули:
— Смелей, сэр, она вас хочет!
Кевин Росситер запустил мне в голову ручкой, которую грыз, а сияющая Джули Виткомб встала и захлопала в ладоши.
Эпилог
Человечество много тысячелетий складывало в свою сокровищницу жемчужины мудрости — от Сократа до апостола Павла, включая Фрейда и Стивена Хокинга, — и потому может показаться дурным тоном цитировать Опру Уинфри для того, чтобы объяснить, что же я все это время делал в жизни неправильно, но такая уж штука этот здравый смысл, он появляется в самых неожиданных местах.
Ту невероятно мудрую мысль, о которой идет речь, я открыл для себя однажды вечером пару лет назад, когда все еще получал пособие и жил у мамы. Я только что закончил смотреть по видику «Побег с планеты обезьян», в третий раз за ту неделю, и мне попался на глаза кусочек передачи с Опрой. Переключать каналы мне было лень, а кроме того, меня заинтриговало название: «Мужчины, которые любят слишком сильно. Женщины, которые любят слишком мало». Я уселся перед телевизором и распечатал пакет «Хобнобс» с молочным шоколадом. Я собирался разделить печенье с моим верным псом и насладиться передачей.
Я как раз откусил кусок, когда Опра вдруг сказала нечто настолько глубокое и мудрое, что я вдохнул крупную крошку печенья, в результате чего так сильно раскашлялся, что меня чуть не вырвало на бедного Бевериджа. Вот что она сказала:
«От любви не должно быть плохо».
Конечно, как и большая часть мудрых высказываний (включая библейское «Возлюби ближнего своего», «Средство — это послание» Маршалла Маклухана и «Еще чаю, Эрн?» из Мокамба и Умника), эта фраза имела огромное влияние на мою жизнь в течение трех секунд, после чего отправилась на свалку истории, где и пребывала до сего момента.
Понимаете, иногда я замечаю, как Алиса смотрит на меня, когда я смотрю телевизор, и у нее на лице при этом возникает широкая бессмысленная счастливая улыбка, которая ей не идет. Я спрашиваю ее, что она делает, и она не торопится мне отвечать, долго молчит. Потом спрашивает, люблю ли я ее. Тогда я притворяюсь, что теперь я задумался над этим вопросом, и она швыряет в меня диванной подушкой. После чего я говорю, что люблю ее всем сердцем (так оно и есть), а она говорит, что любит меня больше всего на свете (и это правда). Тогда я начинаю шутить, что раз мы «друзья», и даже «больше, чем друзья», то это автоматически делает ее моей самой лучшей подружкой. Тогда она смеется, смотрит мне в глаза так, что у меня начинают подгибаться колени, и говорит: