Моя любимая жена
Шрифт:
Они все-таки устроили отцу Билла небольшую экскурсию по Бунду и завели в тот магазин, где продавались копии картин. Они провели замечательный день. Бекка глядела на доставленные полотна с «Подсолнухами» и радовалась, вспоминая его. Снова они играли в «Раз-два-три», и Холли взлетала в воздух, заливисто смеясь, а дед притворно ворчал: «Что люди подумают?» Но люди улыбались, глядя на дружную семью.
Бекка сохранила этот день в памяти, поместив на самое почетное место в галерее своей души… Чудаковатый дед, самозабвенно любящий внучку. Элегантный, заботливый и внимательный муж. Красивая жена.
Из другой спальни доносились голоса Билла и Холдена-старшего. Боже, они не спорили и не переругивались! Отец и сын просто разговаривали. Бекка сама ощущала себя маленькой девчонкой, замирающей от счастья, потому что у нее есть дружная семья.
Пока Дорис готовила Холли ко сну, Бекка медленно обходила преобразившуюся гостиную. С каждой стены на нее смотрели золотисто-желтые пятна подсолнухов. Потом в ее душу закралось сомнение: а не слишком ли много репродукций для одной комнаты? Не отдает ли все это старомодной манерностью? Откуда-то всплыло позабытое словечко «прикольно». В юности они лепили его ко всему. Бекка вдруг представила, как спрашивает у мужа: «Дорогой, а правда они здесь прикольно смотрятся?»
Она тряхнула головой, отгоняя сомнения. С «Подсолнухами» гостиная стала теплее и уютнее. Четвертое полотно вместе с «Сеятелем» украсило спальню Билла. «Звездная ночь» обосновалась в большой спальне. Теперь эта картина будет напоминать ей о сегодняшнем дне.
Картины доставили тщательно упакованными в толстые картонные коробки, а «Звездную ночь» даже привезли в ящике из фанерных дощечек. С помощью Дорис Бекка запихнула упаковку в два больших зеленых мусорных мешка.
— Мэм, я сейчас их вынесу, — пообещала Дорис.
Бекка покачала головой.
— Спасибо, Дорис. Они не тяжелые. Я сама справлюсь.
Ей не хотелось подражать европейским женщинам, которые превращали своих нянь и горничных во вьючных животных.
— Вы побудьте с Холли, пока она не заснет. Это буквально несколько минут.
Держа в каждой руке по мешку, Бекка вошла в лифт и спустилась в подвальный этаж. Там находился подземный гараж. Отъезжавшая машина ослепила Бекку светом фар. Она бросила мешки и инстинктивно прикрыла глаза. Машина уехала. В подвале стало пусто и тихо. Бекка пошла мимо длинной цепочки черных пластмассовых контейнеров для мусора.
Найдя свободный контейнер, она бросила туда один мешок и уже собиралась бросить второй, как вдруг услышала тоненькое мяуканье. Бекка улыбнулась. Так вот где обитает любимый рыжий котенок Холли!
Котенок мяукал где-то рядом, но не показывался.
— Прости, киска, на этот раз молока тебе не будет, — сказала Бекка.
Эхо вернуло ее голос из разных углов подвала.
Бекка подняла второй мешок и… застыла на месте. Звук, который она приняла за мяуканье, был плачем новорожденного младенца. И ребенок находился в одном из черных контейнеров!
Отшвырнув мешок, Бекка метнулась на звук. Здесь? Она прислушалась. Нет. Похоже, что в соседнем.
Контейнер был достаточно высоким. Судя по месту, откуда доносился плач, ребенок находился почти на самом дне. Бекка опрокинула контейнер
Подхватив ребенка, Бекка стала шарить по карманам. К счастью, она догадалась взять с собой мобильник. Теперь она знала номера, по которым надо звонить в чрезвычайных ситуациях. Три главных шанхайских номера: 110 — полиция, 119 — пожарная команда и 120 — «скорая помощь».
Она торопливо набрала 120.
— Вэй? — раздался женский голос.
Стараясь говорить медленно, Бекка объяснила случившееся и так же медленно стала диктовать свой адрес.
Однако неведомая Бекке китаянка снова повторила: «Вэй?» — и, добавив несколько фраз на мандаринском диалекте, отключилась. Тогда Бекка бросилась домой, думая только о том, чтобы не упасть по дороге.
«Какая же я дура! Узнала их номера и обрадовалась, как будто в шанхайских чрезвычайных службах все говорят по-английски».
Она давно не держала на руках новорожденных детей и успела забыть, что младенцы пахнут молоком. По сравнению с нынешней Холли ребенок был просто невесомым.
Бекка не помнила, что и как она объясняла Биллу. Из памяти напрочь вылетела их поездка в такси. Осталась лишь сцена: Билл расплачивается с таксистом, а она с ребенком на руках стоит в вестибюле Международного семейного госпиталя. И самым отрадным зрелищем были не бросившиеся к Бекке медсестры, а он — доктор Сарфраз Кхан. Индиец отдавал распоряжения и одновременно расспрашивал Бекку, когда и где она обнаружила ребенка. Затем доктор Кхан скрылся за дверями отделения интенсивной терапии, а они с Биллом остались ждать в холле.
Через час индиец вышел к ним. Бекку вытошнило, и она исторгла из себя весь кофе, который Билл заботливо ей принес. Она не хотела кофе; Билл отправился за ним, чтобы хоть как-то поддержать жену. И вытошнило Бекку не столько от кофе, сколько от мысли, что случилось бы с этим младенцем, не спустись она в подвал.
— Девочка совершенно здорова, — объявил доктор Кхан. — Правда, это не моя заслуга, а ваша, миссис Холден.
Бекка покачала головой. Она безумно, чудовищно устала.
— Простите, доктор. Я все время докучаю вам.
— Вовсе нет, — со смехом ответил индиец. — Вы привозите ко мне больных детей, которым требуется помощь. Именно это и есть моя работа.
— Большое вам спасибо, — сказала Бекка, пряча лицо в ладонях. — Я вам так благодарна, Сарфраз.
Она заплакала.
«Какое странное имя — Сарфраз», — подумал Билл, обнимая всхлипывающую жену.
На следующий день после случившегося Холден-старший сказал Биллу, что загостился у них и ему пора возвращаться домой.
Оставив Бекку в постели, они пошли в парк, где Холли любила кататься на велосипеде. Прогулка прошла вполне мирно, если не считать небольшого спора. Билл полагал, что с велосипеда пора снимать стабилизирующие колесики. Дед считал, что Холли еще рано ездить на двухколесном велосипеде.