Моя малышка
Шрифт:
Выхожу из подъезда, спецназовцы и краля смотрят на меня так подозрительно. Как будто я у них что-то спёр. А я так на них смотрю, с удивлением. Типа, не каждый день во дворе спецназовцы с блядьми тусуются. Ну, посмотрели мы друг на друга, я закурил и пошёл, как бы не спеша. И тут появляется участковый и сразу ко мне: «Извините, вы в этом доме проживаете?» Я ему: «Ну да. А в чем, собственно, дело?» А он: «А в какой квартире?» – «В девятой». – «А у вас окна на какую сторону выходят?» – «В переулок, а что?» Участковый так замялся и говорит: «Да тут… э-э-э… кто-то стрелял в женщину из вашего дома»… и документы просит. Ну, я ему даю паспорт с оскорблённым видом. Я-то зарегистрирован в своей квартире, у меня окна выходят в переулок, на другую сторону. Участковый посмотрел мой адрес и вернул паспорт: «Спасибо, Антон Антонович. Извините».
– Ну, а ружьё-то где? – недоумевал я.
– Подожди. Я, короче, почти забыл этот случай, а через месяц звонит в дверь мать и с порога такая: «Участковый приходил!» Ну, я, короче, напрягся. Всё, думаю, в армию загребут… Мать продолжает: «Спрашивал, есть ли у тебя пневматическое ружьё» – «И… и что ты сказала?!» – «Сказала, что есть! А что надо было сказать?!» – «А он что?» – «Он что?! Забрал ружьё и сказал, что, если ты захочешь получить его назад, приходи на беседу. Ты что натворил, говори!!!»
Умный участковый попался. Вычислил, что люди с одной фамилией живут в двух квартирах…
– Ну и чё ты решил? – спросил я, заранее зная ответ.
– Ну, я мать успокоил, наплёл ей, что баба меня оклеветала, типа в неё не я стрелял, а фашисты местные и всё такое. Но ружьё так в ментуре и осталось. Пусть участковый постреляет, мне не жалко.
После контрольной по политическому прогнозированию мы решили погулять. Погода была апрельская. Такая нежная и юная погода бывает в Москве только в апреле. Она напоминает только что проснувшуюся девочку-подростка. Ресницы слиплись, в уголках глаз белые комочки, зубы не чищены, на личике отпечаталась подушка. А все же удивительно хороша. Ещё не умеет пользоваться косметикой, не выщипывает брови, не делает эпиляцию, ещё скомкана, как бабочка, выбравшаяся из кокона… Но через считанные мгновения бабочка расправит крылья и полетит. Я не педофил, меня девочки-подростки не заводят, однако из всех двенадцати месяцев я выбираю апрель. Наверное, я месячный педофил. В общем, душа пела.
– А чё ты так вырядился? – спросил я Поросёнка, открывая пиво у ларька. Не его стиль: дурацкий пиджак в полоску, брюки короткие, барсетка…
– Да так… Решил на контрольную посерьёзнее одеться, – неопределённо ответил Поросёнок. – Ты же видел, как препод был доволен. Ему лишь бы ты в пиджаке был. Преподы, как гопники, думают, если в пиджаке – значит, умный.
– Ты прав, надо и мне подумать над шмотками для универа, – сказал я, дёргая себя за шнурок капюшона олимпийки и рассматривая рваные джинсы. – Наверняка у меня неаттестат по регионолистике из-за шмоток.
– Ага…
На улицах было полно ментов и омоновцев. День рождения Гитлера. Скинхеды собираются на Славянской площади, как раз неподалёку отсюда. Мы пересекли Маросейку и углубились в пустынные переулки, направляясь к дому Поросёнка. Народу никого не было, одни от скинов попрятались, другие на работе.
Мы вышли в Старосадский переулок – одну из немногих улиц в Москве, у которых есть сильный уклон. Тут здорово было бы зимой на санках кататься, если бы снег не чистили. Подниматься здесь трудно, а спускаясь, приходится притормаживать и переносить вес тела назад. На первом этаже одного из домов есть небольшой продуктовый магазинчик. Рядом, во дворике, стоят мусорные баки. Возле них валялось гигантское старое колесо. Народу вокруг по-прежнему не было.
Мы подошли поглазеть на колесо. Оно здесь было всегда. Поросёнок говорит, что помнит колесо с раннего детства. С первых прогулок с бабушкой по двору. Колесо – первое детское воспоминание Поросёнка. Когда-то колесо явно принадлежало гигантскому БелАЗу, одному из тех, что возят горную породу на рудниках. В высоту почти в человеческий рост. Как такая громадина оказалась в центре Москвы – загадка. Мусороуборочные службы ждали, когда колесо умрёт своей смертью, вывезти его они не могли – слишком здоровое. Ныне вид у колеса был довольно жалким: резина прогнила и во многих местах истлела, диск проржавел. Оно вот-вот собиралось тихо сгинуть на задворках продуктового магазина. Не тут-то было.
– Давай столкнём его вниз, – задумчиво предложил Поросёнок, пиная колесо.
– С ума сошёл, вокруг ментов полно, нас же посадят за теракт!
– А мы сразу ко мне, никто не увидит, – продолжил Поросёнок. – Я всю жизнь мечтал столкнуть его вниз по переулку.
– Не, я не буду, – сказал я и пошёл в магазин, чтобы прекратить дурацкий разговор. На двери висела табличка «Закрыто». Я вернулся к Поросёнку. Он, отложив барсетку, пыхтел, подсовывая под колесо длинную палку. Где он её успел найти! Я смотрел молча, противозаконные выходки не моя стезя. Поросёнок бегал вокруг колеса, изобретая способ поставить его в рабочее, так сказать, положение.
Я сунул руки в карманы и выглянул в переулок. Мало ли пойдёт кто, хоть предупрежу друга-дурака. Поросёнок подобрал два кирпича, упёр на них самодельный рычаг, раз, два… Он приподнял колесо, подпихнул под него ногой другой кирпич, отбросил палку, подхватил руками, натужно ойкнул… тяжеловато колёсико для одного-то. Я плюнул и подошёл к нему.
– Здесь бери… – Я подхватил старую резину. – Раз, два, взяли! – Напрягшись, как атлеты-тяжеловесы, тянущие зубами вагоны, мы рванули колесо от земли, и оно встало. На всякий случай прислонив его к стене дома, тяжело дыша, принялись отряхивать руки, почерневшие от резины. Тут Поросёнку на глаза попались картонные ящики от киви, набитые тонкой длинной стружкой. Той, что прокладывают фрукты.
– Идея!
Не успел я и слова сказать, как он уже вовсю фаршировал стружкой прорехи в старой резине. Колесо на глазах стало волосатым.
– А теперь внимание! – Поросёнок чиркнул зажигалкой, начинка колеса вспыхнула.
Поросёнок толкнул колесо в переулок. Я нервно сглотнул.
Колесо, покачиваясь, как пьяный, неуверенно покатилось вниз. Несмотря на ухабы и выбоины в асфальте, оно держало равновесие. Советская промышленность сработала на славу, всё-таки великая страна была! Такие колёса делали, что они даже самостоятельно, без грузовика, с честью могли катиться под откос. Мы осторожно следили за движением колеса, высунув головы из-за угла дома.
Колесо набирало обороты и уже стремительно неслось вниз по Старосадскому. Оранжевые языки пламени трепетали на ветру прощальными шёлковыми платочками. Вспомнилась военная песня про синий платочек. Только в песне платочек принадлежал девушке, которая провожала солдата, а здесь она сама ринулась в бой. Густой чёрный дым придавал колесу эффект паровоза, идущего на фронт. Оно со свистом пронеслось мимо Исторической библиотеки и пустилось дальше, подскакивая на неровностях и приближаясь к развилке. Тут случилось неожиданное…