Моя мужская правда
Шрифт:
Без комментариев.
— Мы все разрушили, — сказала она.
— Ты имеешь в виду, что я все разрушил?
— Я имею в виду, что все разрушила Морин. Зачем ей понадобилось умирать? Почему, что бы люди ни делали, это всегда рикошетом бьет по мне? Пока она была жива, все шло прекрасно. Ясность и определенность. Потом у тебя появилась альтернатива. И ты совсем свихнулся. Бросить меня из-за возможности выбора — нормальный человек так не поступает.
— Наоборот: не все шло прекрасно, не я свихнулся и у меня нет выбора. Ты должна выйти замуж и родить ребенка. Это твое
— Ты все время твердишь о женитьбе — ты, а не я. Каркаешь, как ворон: «Брак! Брак! Брак!» Тысячу раз говорила: обойдусь без этих формальностей!
— Вот именно: «обойдусь». А я не могу позволить, чтобы ты «обходилась» без того, чего хочешь.
— Бред какой-то. Да не хочу я ни свадьбы, ни детей.
— Да? А как же быть с твоими книгами, Сьюзен?
— С какими книгами?
— Да хоть с «Наследственностью» Эшли Монтегю.
Она нахмурилась, словно припоминая, и прижала пальцы к вискам.
— Они еще целы? — с таким удивлением, будто речь шла о плюшевом мишке, любимой игрушке ушедшего детства.
— Все на месте.
— Я проходила тогда через тяжелый период.
— Какой период?
— Я была угнетена. Подавлена. Измучена. Давно ты их нашел?
— Примерно с год. Искал кофе в стенном шкафу.
— Понятно… Ну что ж…
Я подумал, что Сьюзен заплачет. Не заплакала.
— Ладно, — решительно продолжила она, — что еще? Что еще нового ты узнал обо мне?
Я пожал плечами.
— Ты должен знать… — И она замолчала.
Я тоже молчал. Но что я должен знать? Что еще я должен знать?
— Один принстонский хиппи, — хмыкнула Сьюзен, — позвал меня сегодня вечером в кино. Вот что ты должен знать.
— Отлично, — ответил я. — Новая жизнь.
— Познакомились в библиотеке колледжа. Тебе не любопытно, что я читала целыми днями?
— Очень. Что?
— Все, что у них есть о матереубийстве, — сквозь зубы процедила Сьюзен.
— Читать — не убивать.
— Ну да. Зато развеялась. Я ведь туда забрела от скуки.
— В этом платье?
— Ага. Почему нет? Оно короткое. В нем удобно лазать по стеллажам.
— Могу себе представить.
— А не выйти ли мне за него замуж?
— За кого?
— За этого хиппи. Он зубрила, ума палата. Юный гений и дряхлая старая дама.
— Положим, ноги, которые ты демонстрируешь мне и своей матери, дряхлыми не назовешь.
— Пользуйся случаем, смотри. Ничего с тобой от этого не случится.
— Не случится, — тупо повторил я, уставясь на приоткрытые бедра и желая Сьюзен как никогда.
— Ну хорошо, — отрезала она, — пора наконец перейти к делу. Время объясниться. Я готова. Как говорит моя мать, посмотрим правде в лицо. Короче, ты никогда больше не приедешь.
— Разве с прошлого нашего серьезного разговора что-нибудь изменилось? Мне кажется, нет, — ответил я.
— Я вижу, что тебе кажется. Тебе кажется, что я Морин. И ты хочешь мне отомстить.
— Едва ли, Сьюзен.
— Именно так, Питер. Да, ты намучался, ты исстрадался, но нельзя же жить, никому не доверяя. Это я, а не Морин. Без обмана. И не смотри на меня так!
— Как?
— Пойдем
— Нет, ты скажи — как это я смотрю?
— Стоп, — прошептала Сьюзен, крепко зажмурив глаза, и помолчала секунду-другую. — Оказывается, ты думаешь, что я хотела удержать тебя инсценировкой самоубийства? Что я тебя… что я тебя шантажировала? Чушь, Питер! Просто у меня кончились силы.
— Почему же ты не пошла к врачу? Ты… Да что говорить! Кстати, Морин делала так десяток раз, не меньше.
— Мне не нужен врач. Мне нужен ты. Я старалась, Питер. Все шесть недель, что ты был в Вермонте, не писала, не звонила, не мчалась на самолете, не преследовала тебя, верно? Пусть отдохнет. Я изо дня в день разыгрывала из себя бодрячку в той самой квартире, где мы вместе были, вместе ели и вместе спали. Наконец посмотрела правде в лицо. Омерзительная дама, Питер. Один знакомый пригласил меня на ужин. Я пошла. Было ужасно. Но, как говорит доктор Голдинг, ничего не поделаешь, иногда приходится начинать с нуля. Тот нуль развлекал меня за столом специфической светской беседой: опасно, дескать, попадать под влияние безответственных типов, лишенных понятия о чести. А Питер Тернопол — он узнал это из надежных печатных источников — является одним из таковых. Я окрысилась. Сказала, что пора домой. Он меня проводил. Когда я вошла в квартиру, мне безумно захотелось позвонить тебе. Но было страшно — вдруг что получится не так? И я приняла таблетку — для смелости. Потом еще одну. В общем… Не надо было этого делать. Глупость от безысходности. Никогда больше так не поступлю. Ты не представляешь, как мне жаль. Поверь, меньше всего я хотела тебя шантажировать, или причинить тебе зло, или показать «безответственному типу, лишенному понятия о чести», где раки зимуют. Просто не могла больше разыгрывать бодрячку. Шесть недель, Питер! Давай поедем куда-нибудь, хоть в мотель — мне все равно куда. Я до смерти хочу быть с тобой. Я ни о чем другом и не думаю. Питер, я тут и вправду рехнусь, живя вдвоем с матерью!
Как раз тут мать и подошла к нам. Она появилась так неожиданно, что Сьюзен даже не успела вытереть слезинки (по одной на глаз). А я ничего не успел ей ответить. Впрочем, ее слова не показались мне тогда ни полностью искренними, ни достаточно полными. Так что отвечать было, в сущности, нечего. Кроме того, я уже ничего не хотел. Вообще ничего. И никого. Я беру сексуальную паузу, милые мои дамы. С этой минуты и до гробовой доски.
Миссис Сибари попросила меня пройти с ней в дом для небольшого разговора.
— Полагаю, — сказала она, едва мы переступили порог террасы, — что вы сообщили Сьюзен о полном разрыве.
— Да.
— Тогда вам лучше сейчас же уйти.
— Я думал пообедать с ней. Наверное, и она этого хочет.
— У нее и в мыслях нет ничего подобного. Она пообедает со мной, не беспокойтесь.
С террасы мы молча смотрели на Сьюзен. Сначала она стояла, опершись на спинку кресла, потом резким движением стащила через голову платье и швырнула на газон, оставшись в белом бикини. Не трусики виделись мне давеча, а купальник. Сюьзен разложила кресло, превратив его в топчан, и легла вниз лицом, широко раскинув руки.