Моя (не) на одну ночь. Бесконтрактная любовь
Шрифт:
— Олечка-а-а, — хлюпая носом, протяжно завыла она в трубку, — я не могу-у-у. Так Костика жа-а-алко!
— Что уже там с твоим женихом приключилось? — вздохнула Оля, приготовившись выслушать очередную слезливую историю.
— С женихом? Неа, не с женихом, на черта он мне? — на миг перестала подвывать аверинская сестрица, и тут же снова тоненько затянула. — Бразера жалко, Оля-я-я.
— Ты же его терпеть не могла? — удивилась Ольга.
— Да, а теперь знаешь как жалко? Он же хороший, бро. И Марик переживает. И его жа-а-алко…
В общем, Ольга поддалась на уговоры и в ближайший выходной выбралась в Грюнвальд — один их самых престижных районов Мюнхена. Теперь стояла перед воротами и не решалась нажать на звонок.
Надо сказать, жил Марк Генрихович с размахом. Об этом говорила площадь занимаемого участка, высокий забор и ухоженный особняк. Ольга сама не знала, готова ли она к знакомству с отцом Кости, но, с другой стороны, никто не может запретить ей навестить Анютку. Да и Юльку тоже.
Все-таки решилась и позвонила.
Дверь открылась, со ступенек навстречу сбежала Юлька в наспех наброшенной курточке. Подлетела к Оле и с плачем бросилась ей на шею.
Оля сама не ожидала, что тоже расплачется. Что-то она совсем раскисла в последнее время. Настроение менялось постоянно. То все виделось в розовом цвете, то хотелось забиться в угол и рыдать. Наверное, она просто устала, и организм требовал отдыха.
В одном из окон первого этажа увидела знакомую мордашку, прилипшую носом к стеклу. Вытерла слезы, улыбнулась и помахала девочке.
Войдя в дом, Оля первым делом вручила Анютке гостинцы, а потом вдоволь наобнималась с малышкой, понимая с удивлением, что соскучилась по обеим девчонкам. Невозможно оставаться равнодушной при виде такого искреннего проявления привязанности. А Юля и Анютка к ней привязаны, тут сомневаться не приходится.
— Так вот она какая, Ольга, что все нос воротит от моего сына, — раздался хорошо поставленный мужской голос. — Хороша, хороша. Ну, говори, Ольга, чем тебе Костик не угодил?
Как она ни готовилась, а все равно вздрогнула при виде Марка Аверина — старшей копии Кости и Клима. Как будто на машине времени в будущее переметнулась. И сразу же захотела обратно.
— Это вам Костя сказал? — решила поддержать беседу в заданном тоне.
— Зачем ему что-то мне говорить? — ворчливо проговорил Марк, подходя ближе. — Я своего сына насквозь вижу. И что он влюбился в тебя, сразу понял, не слепой. Так чего же ты его динамишь, Оля?
Она только глазами захлопала, не найдя, что ответить. Это кто еще кого динамит?
— Ой, ну что ты к ней пристал, па? — недовольно осадила старшего Аверина любящая дочь. — А то ты бро моего не знаешь! Он кого хочет допечет, даже такую святую как наша Оля.
«Наша Оля…» Снова захотелось плакать. Ну что за слезливость такая, откуда? Все время глаза на мокром месте, надоело уже…
Но Марк
Внешность, походка, взгляд удивляли своим сходством. Но жесткий резкий Марк полярно отличался от Кости, который при желании мог утопить в своем обаянии.
Тут же никакой харизмы и близко. Только непримиримое, агрессивное доминирование. Другими словами, если Костю Аверина хотелось задушить в объятиях, то Марка Аверина хотелось придушить просто так.
Оля размышляла над этой противоречивой чертой своего Аверина, Кости, пока ее не позвали пить чай. Марк Генрихович достал объемные фотоальбомы, точно такие же остались им с Данкой от родителей. И она с головой погрузилась в прошлое.
Объективно Ольга понимала, что маленький Аверин был таким же, как и все дети. Но не могла удержаться от умильных вздохов и восклицаний: «Ой, какой хорошенький!» И это, кстати, тоже проявилось в ней относительно недавно.
Может, пора наведаться к психиатру? В конце концов, у каждого в жизни наступает такой момент. По крайней мере, все знакомые психиатры были в этом твердо убеждены и в один голос уверяли в этом Олю.
Зато Марку Генриховичу нравилась такая реакция. Он сдержанно улыбался, но Оля видела блеск во все еще темных глазах, пусть и не таких черных как в молодости. А потом перелистнула лист и залипла, увидев взрослого Костю.
— Тут ему двадцать, — сказал Марк, наклоняясь над альбомом. А Оля смотрела и не могла глаз отвести.
Молодой двадцатилетний Аверин так заразительно улыбался, что она сама невольно улыбнулась. В одних джинсах, демонстрируя уже тогда отличный торс. На голове кепка, козырьком набок.
Это он носил одуванчики и ромашки своей девушке. Оля не удержалась и провела рукой по фото.
— Марк Генрихович, — посмотрела просительно в глаза старшего Аверина, — подарите мне эту фотографию. Пожалуйста…
Он ничего не ответил, молча вынул фото и отдал Оле. Она с благодарностью вложила его в блокнот и снова взяла в руки альбом.
— Он хороший мальчик, Оленька, — вдруг негромко сказал Марк, и Оля сразу поняла, кого он имеет в виду. — Не отталкивай его.
— Это кто? — пряча смущение, указала она на явно современные снимки мальчишек, друг на друга непохожих, но размещенных на одном листе.
— Это мои внуки, — с довольным видом сказал Марк и принялся перечислять. — Это старший, Роб. Роберт. Это Александр. Вот это Эрик, Ванька. И Мартин, самый младший.
Оля с интересом рассматривала Костиных сыновей. И правда, на него ни один не похож. Зато дед лопался от гордости, и она сначала вспомнила Клима, а потом мысленно вздохнула.
Если Клим с Костей его простили, то ей и подавно не стоит судить этого мужчину. Тем более, что ему с лихвой воздавалось от вновь обретенной дочери.