Моя подруга – месть
Шрифт:
Марьяна почти не слушала: сердце вдруг сильно, болезненно стукнуло у самого горла. У нее даже дыхание перехватило! Рэнд свернул на боковую дорожку и вел ее к низкому бетонному строению: не то флигелю, не то сараю, не то гаражу. Марьяна быстро оглянулась через плечо – и поняла, что не ошиблась. Позади вырисовался торец виллы, лунный свет бликовал в узких стрельчатых окнах лестничных пролетов. Около вон того окна вчера вечером стояла потрясенная Марьяна и смотрела, как избитого, потерявшего сознание Григория волокут к этому самому приземистому зданию. И Рэнд ведет ее именно сюда!
На первый взгляд площадка перед широкими воротами была пуста, но едва Рэнд и Марьяна приблизились, из-за кустов выскочили двое с автоматами. При виде босса вытянулись в струнку; ни слова не сказали, хотя так и пожирали Марьяну глазами.
По знаку Рэнда отперли ворота. Вспыхнул свет.
Голые бетонные стены неширокого коридора. Сладковатый запах – легкий, едва уловимый, но неприятный. Лампы дневного света, рубильник на стене. Еще одна дверь. Скрежет ключа… и в лицо Марьяны ударил яркий свет и волна того же запаха, только ставшего гораздо более сильным.
Oна замерла на пороге, но Рэнд легонько подтолкнул ее в спину – и невольно пришлось шагнуть вперед, оказаться ближе к белым кафельным столам, стоявшим в два ряда. Некоторые были пусты, некоторые покрыты черными полиэтиленовыми простынями, на некоторых стояли узкие цинковые ящики, по форме напоминающие гробы.
Морг.
Рэнд пошел меж столов, ласково похлопывая то, что вздымалось под черными покрывалами, и принялся вещать, подобно экскурсоводу в музее:
– Строго говоря, современный процесс бальзамирования давно отлажен. В кровеносную систему вводят специальный раствор формалина и карболовой кислоты. Прекрасно сохраняет формы мышц и раствор каучука в бензине, формалин и спирт. И все-таки тело в таком случае следует хранить в специальной ванне.
Марьяна почувствовала руки Рэнда на своих плечах, а потом он пригнул ее поближе к одному из цинковых ящиков.
Она вскрикнула, ожидая увидеть труп, однако ящик был наполовину пуст, если не считать зеленоватой жидкости с маслянистым оттенком, так живо напомнившей Марьяне медленное колыханье воды в озерке в глубине сада, что она вывернулась из рук Рэнда и отшатнулась.
– Но это ведь только раствор, – сказал тот, глядя непонимающе: мол, ну чего тут особенно пугаться-то? – Кстати, я не принадлежу к числу сторонников этого метода. Он примитивен и бездуховен. А вот как, например, выглядела процедура настоящего бальзамирования в Древнем Египте: через нос извлекался головной мозг, взамен которого вводилось некое смолистое вещество. Затем вскрывали брюшную полость и, вынув внутренности, промывали тело пальмовым вином, наполняли миррой, кассией и другими благовониями. Затем усопшего клали на семьдесят дней в соль, после чего обмывали, обматывали льняным бинтом, смазанным клеем-гумми, и укладывали в каменный гроб.
Он махнул рукой в сторону настоящего саркофага, громоздившегося на одном из столов.
– Однако и в этом способе масса недостатков. Главным образом тот, что не видно тела, которым желают любоваться родственники! При этом известно, что скифы и персы использовали в качестве консервирующих средств растопленный воск, а греки – еще и мед: скажем, медом было покрыто тело Александра Македонского.
Рэнд встал между двумя столами, на которых громоздились черные груды, и сделал движение сорвать покрывала, но внезапно спохватился:
– Ах, да! Tех же увезли! Это новые, еще не обработанные… Жаль, не могу продемонстрировать конечную стадию, однако не хвалясь скажу, что близок к разгадке. Мой метод включает обязательную сильную консервацию при первичном окоченении, затем – извлечение внутренностей, затем – соответствующие впрыскивания под кожу и внутримышечно, ну а под занавес – закрепление тела особым прозрачным составом, в который входят и воск, и мед, и некоторые химические вещества. Уверяю: результат превосходит ожидания! Кстати, на первый этап обработки можно и взглянуть.
Рэнд двинулся к самому дальнему ящику, стоявшему в конце морга, у низенькой дверцы, заложенной тяжелым брусом. Марьяну вдруг поразила мысль, что там, быть может, тоже трупы. И дверь заперта столь надежно потому, что Рэнд боится: а вдруг однажды, когда он будет издеваться тут над каким-нибудь мертвым телом, другие не станут ждать своей очереди – и набросятся на него?
Ее шатнуло. Да, общение с этим «смертельных дел мастером» не может пройти для человека бесследно! Ох, да уйдет он когда-нибудь отсюда?! Или… или он притащил Марьяну сюда, чтобы продемонстрировать ей не только свои профессиональные достижения, но и ее последнее пристанище? Ему наверняка нужны трупы для опытов. Кто мешает пристрелить ее прямо здесь, чтобы не тратить сил, не носить потом тело туда-сюда?
Марьяна обреченно опустила голову. Eсли этому все равно суждено случиться, не все ли равно, когда и где?
Она сама удивлялась своему безразличию. Или это запах формалина обессиливает, «консервирует» мысли и волю? Скорее бы уйти отсюда… так или иначе! И она обреченно потащилась к Рэнду, покорно заглянула в цинковую ванну – и вскрикнула, увидев зеленоватое женское лицо, спокойно, даже сонно глядевшее на нее из-под тонкого слоя жидкости. Вгляделась – и отпрянула, закричала в голос, забилась, схваченная руками Рэнда.
Надежда! Там лежала мертвая Надежда! А на тех двух столах… новые, еще не обработанные… это Виктор с Женькой! Марьяна знала это теперь наверняка, чудилось, что и сквозь плотный черный пластик она проницает взором окаменелые тела, сведенные судорогой конечности, разглаженные последним, смертным спокойствием черты. И вдруг за дверью что-то начало биться, да так, что эта наглухо запертая дверь заходила ходуном. И хотя оттуда не доносилось ни звука, Марьяна почуяла сердцем: там Григорий. Связанный, лишенный возможности говорить… приготовленный, как и все остальные, к смерти… именно к той, которую задумал для него этот взбесившийся зверь – Рэнд.
«Григорий!» – хотела крикнуть она, однако в тот миг, когда любимое имя готово было сорваться с ее уст, остановила себя, успела вспомнить, что неоткуда ей знать, где находится Григорий! Окликнет его – и пуля Рэнда немедленно поставит точку после этого слова. А ведь теперь и Григорию, и Саньке не на кого надеяться, кроме как на нее…
Эта мысль оказалась уже невподъем для изнуренного потрясениями сознания Марьяны. Hет, она еще помнила, что заставила себя закрыть глаза, чтобы не видеть, как дрожит дверь, как бьется в нее Григорий… но открыть их уже не смогла.