Моя подруга – месть
Шрифт:
Марьяна почувствовала, как ее губы опять дрогнули в подобии улыбки. Шуриком звали Санькиного кота, толстого и пушистого, как рыжее облако. Свои делишки всеобщий баловень почему-то не мог совершать в приличном одиночестве: жалобно канючил до тех пор, пока как минимум два человека не собирались рядом с большой кюветой для фотографии (новомодных импортных кошачьих туалетов консервативный кот не признавал) – ее-то Санька и называл тазиком, – и тогда Шурик начинал скрести по ее дну так, словно намеревался продрать насквозь. В своем воображении он, наверное, вырывал яму чуть ли не до центра земли, и когда «тазик» наполнялся результатом этих усилий, рыжее облако не уплывало до тех пор, пока присутствующие не выражали ему свое восхищение. Особенно Шурик любил, когда свидетелем его подвигов оказывался Санька… ну что ж, может быть, Санька и приласкает еще своего любимца. Если Бог даст. Если Бог даст – и Рэнду не понадобятся новые экспонаты.
Она резко мотнула головой, отгоняя подкравшийся страх, и рискнула взять Саньку на руки.
– Ну что? Еще поспим? Сейчас совсем ночь, Санечка, надо еще поспать.
– Собачка не спит, – прошептал Санька, поудобнее умащиваясь на подушке.
– Спит, спит, и собачки все спят, и Шурик дома спит, – завела привычно Марьяна.
– Да нет, – досадливо дернул плечиком Санька. – Я уже давно слышу, как она плачет. Я от этого и проснулся.
– Ну, здесь ведь много собак, – объяснила Марьяна, и голос ее дрогнул. – Они там живут, за домом.
– А, эти! – отмахнулся Санька. – Эти лают и воют, я к ним уже привык. Но они далеко. А собачка под окошком просто скулит.
– Под окошком?!
Марьяну будто током ударило. Подскочила к окну, дернула раму, припала к решетке, стараясь хоть что-то разглядеть в зарослях. Нет, никого и ничего.
– Спи, Санька, – сказала она разочарованно. – Тебе померещилось. Нету тут никакой собачки.
– А ты посвисти, – хитренько прищурившись, сказал Санька, ерзая на подушке и неумело вытягивая губы. – Фью, фью, фью!..
Марьяна опять повернулась к окну, тихонько свистнула, в душе смеясь над собственной глупостью… и невольно отпрянула, потому что нечто косматое, сырое, пахнущее псиной вдруг взвилось из кустов и бесшумно обрушилось в темноту.
Китмир!
Она схватилась за сердце. Китмир! Значит…
Марьяна припала к решетке, но, кроме тихонько повизгивающего, явно обрадованного встречей пса, ничего не могла разглядеть. Oчевидно, Васьки здесь нет. Может быть, не нашел, где перелезть через стену. Может быть, тратит сейчас слова и время в полиции… похоже, напрасно, если Китмир здесь один.
Можно не сомневаться: даже если полицию удастся убедить и сюда придут, никого и ничего не найдут. Пока охрана будет тянуть резину и пререкаться у ворот, Рэнд успеет замести следы. Никто ведь не взглянет на крокодилье болотце, куда можно сунуть вместе и мертвых, и живых пленников. Да и не пойдет сюда полиция! Кто поверит оборванному юнцу, вдобавок русскому, который пытается заступиться за русских? Другое дело, если бы, например, за американцев!
Единственный – Марьяна отдавала себе в этом отчет так ясно, как если бы перед нею была развернута книга судеб, – единственный человек, который может их с Санькой и с Ларисой, если она еще жива, спасти, – это Григорий. Григорий – освобожденный от пут, вооруженный – это в идеале, хотя в его руках оружием может стать что угодно. Он как-то рассказывал… Марьяна, выходит, многое запомнила из его рассказов!
Ну хорошо, выход найден, однако как же дать знать об этом Ваське? Hе нашепчешь же в лохматые уши Китмира! То есть нашептать-то, конечно, можно…
Записка! Hадо написать записку!
Марьяна включила верхний свет – Санька недовольно захныкал, загородился ладошками, – огляделась вокруг безумными глазами, ища хоть какой-нибудь клочок бумаги, хоть огрызок карандаша. Откуда, с какой радости?! И даже салфетки матерчатые – не бумажные. Она уже готова была, не шутя, ткнуть вилкой в палец, а потом писать кровью на полотне, как вдруг что-то золотисто проблеснуло на полу между диваном и креслом. Да ведь это золотое кольцо на длинном ремешке Ларисиной сумочки!
Припав к решетке и услышав пыхтенье Китмира, Марьяна шепнула:
– Сидеть! Жди! – И метнулась в угол.
Сумка, точно! Марьяна схватила ее – и тотчас едва не отшвырнула, такой спазм вдруг стиснул горло. Сумка-то была из крокодиловой кожи!
Впрочем, Марьяна сумела себя одернуть. Более того, она подумала, что руку в пасть одному из обитателей пресловутого озерка сунула бы, лишь бы добыть там ключ от тюрьмы Григория или, к примеру, пистолет для него.
Пистолет! У Васьки, конечно, нет оружия, но позавчера он отдал христианину-торговцу по имени Ани пистолет, отнятый у того негра, который гнался за Марьяной от самой виллы «Клеопатра». Но на чем написать эту подсказку для Васьки? О Боже!
Она лихорадочно рылась в сумочке. Нет, даже у растеряши Ларисы не может не быть крошечной записной книжечки в золотом переплете, с золотым карандашиком! Марьяна отлично помнила эту книжечку, однако сейчас ее не было в сумке. А, понятно. Пластиковых карт тоже не было, и ни фунта в кошельке. Как и его самого, впрочем. Кто-то из сунувших свой нос в сумку польстился и на деньги, и на дорогие вещи. Физиономия проныры Салеха возникла перед глазами Марьяны, и она шепотом выругалась. Странно, что он еще пудреницу не стащил, потрясающе красивую, массивную черепаховую пудреницу, где на крышке под выпуклым прозрачным покрытием выдвижная картинка: фото Саньки.
Только пудреница и осталась в сумке, да еще карандашик для бровей.
И тут ее осенило. Схватила карандашик, сдернула с него пластиковый колпачок. Слава Богу, отточен! Ногтем осторожно подцепила краешек Санькиной фотографии, чуть видный в еле различимой прорези на крышке, и попыталась вытащить ее.
– Маряша, ты что там делаешь? – вдруг громко спросил Санька, смотревший на ее манипуляции во все глаза.
Марьяна вздрогнула так, словно у нее над ухом выстрелили, и выронила пудреницу. Tа со звоном упала на пол и разбилась. Пластик свалился, Санькина фотография скользнула на пол, а крышка, крутнувшись, уехала под диван, так что на полу осталось только массивное основание пудреницы, содержимое из которой не выпало лишь потому, что было надежно закрыто еще одной плоской крышечкой.
– Тьфу! – рассердилась Марьяна.
– Разбилась? – обрадовался Санька. – Вот здорово! Я ее не люблю. Просил у мамочки поиграть, а она не разрешила, а там моя фотка, значит, мне можно…
Марьяна схватила пудреницу с пола и сунула Саньке:
– Hа, держи. Только крышечку не открывай и в рот не бери, ладно?
– А где моя фотка? – возмутился Санька.
– Я ее собачке подарю, – рассеянно ответила Марьяна, опять подскакивая к окну и проверяя, не сбежал ли Kитмир.
Дробный стук хвоста по земле подтвердил, что пес на месте.