Моя преступная связь с искусством
Шрифт:
А когда хмельной, расхристанный русский столкнул в бассейн свою итальянку-жену, академичного вида аккуратную даму в «индейской», с бахромой, замшевой куртке, обсуждающую с кем-то макет своей книжки-раскраски, Бернард тут же кинулся к ней, но она, не заметив его, убежала, и Бернард принялся вылавливать из воды белый альбом. Просушивая на солнце, раскрыл: «эта сказка посвящена моему дорогому Сереже и вдохновлена тоже им». И это окончательно разорвало сердце Бернарда — сережино равнодушие; ее мокрое, жалкое тело; запечатленная в никому не нужной детской книжке-раскраске любовь.
Бернарда беспокоило все: и сидящий перед «шапочками и тапочками шестерых убитых американской бомбой детей» молодой моджахед, и скрывающийся в грязной дыре от расправы старый правитель: выросший в нищете кровопролитный лютый мужлан, очутившись у власти, начал строить дворцы, все для того, чтобы перед смертью снова стать тем, кем всегда был, кудловатым крестьянином с запущенной бородой и потемневшими, неуклюжими пальцами. Или сообщение о падении пассажирского авиалайнера, которое Бернард (глаза как раскаленные угли, жаровня во лбу) принял один на один со снежным экраном, ежесекундно, будто скаженный, нажимая aggiorna [8]и уточняя постоянно скачущее число потерпевших — а вдруг кто-то может спастись. Той ночью Бернард неожиданно осознал, что он, испещренный заголовками, как тату уголовник, является единственным получателем всех новостей.
Когда на новостном портале появилась заметка о том, что в камере был убит пропесоченный до этого во всех СМИ поп-педофил (убийца накинул на того простыню и повалил, а затем потоптался на шее и пару раз спортивно подпрыгнул), Бернард, остерегаясь подробно представить себе убогость убийства (целеустремленный киллер, голые стены тюрьмы, беззащитный низложенный поп), несколько дней обходил интернет стороной. Затем, решившись, все-таки принялся разглядывать снимки: убийца с волнистыми волосами и мозгами волнистого попугайчика, психопат и расист; его жертва, щуплый священник со сморщенным, зеленоватым, будто заплесневелым лицом; и, наконец, жертва священника, простой как пень работяга, один из тех алтарных, атласных мальчиков, с которыми педофил плавалв бассейне, мальчиков, которые, став никем не любимыми взрослыми в пиджаках, надетых на голое тело, почему-то выглядели теперь неприглядными тенями того, кто, по их словам, насиловал их.
А потом упавший духом Бернард прочитал, что из комы вышел мужчина, находившийся без сознания в течение пятнадцати лет, и ему непременно захотелось узнать, что тот сказал, признал ли дочь и жену, каким было его с трудом вытолканное изо рта первое слово?.. И эти регулярно обновлявшиеся сведения о далеком чужом человеке, заставлявшие апатичного, потерявшего надежду Бернарда подходить к монитору, узнавая о чьем-то пробудившемся счастье, его тогда, после «неудачи с невестой», спасли.
II
…После общения с матерью, после того, как увидел себя распластавшимся на белом листе, его стало тошнить. Чтобы развеяться, он отправился в лунапарк в Идроскало [9]знакомый со школы, но мутное чувство тревоги никуда не ушло. Было как-то не по себе и когда погнался, бешено педаля, за утками, игнорирующими его одышливый, разлившийся красными пятнами по груди спортивно-счастливый потуг, и когда увидел проплывающий мимо крашеный веселеньким желтым катамаран с четырьмя изваяниями в мрачных черных одеждах, но белых платках: женщины-мусульманки.
Похожие балахоны, кстати, носила познакомившая его с Валентиной Второй бесноватая Беа с волосами, свисающими по бокам ее сигаретного,как шпиль заостренного тела, просящая пойти вместе с ней в сад, чтобы перед визитом к врачу нарвать свежих цветов.
«Они всегда были со мной. Моя крепость, мое укромное место. И вот теперь то, что позволяло укутывать в одеяло из дыма сумасшедшую жизнь, что помогало думать, что я не одна (под рукой всегда было двадцать продолговатых, облаченных бумагой, друзей), теперь превратилось в страшную смерть.»
Рак горла; так исхудала, что о колени можно было уколоться; смахивала на коричневую, тонкую More. [10]Пока Бернард сидел с ней в приемной врача, он вспоминал просмотренную вчера, повисшую в сетевой невесомости (все ссылки с нее вели в никуда) страничку ученого, бороздящего в поисках змей дальние страны… Пышущий здоровьем бодряк погиб от укуса гадюки в Бирманской глуши, и так случайно совпало, что как раз тогда, когда он умирал, девятнадцать противоестественно надушенных, эпилированных, бритых мужчин вонзались на самолетах в торговые башни…
А вдруг по ту сторону, пытался найти смысл в загробье Бернард, нас окружает то, чему отдали всю жизнь: герпетолог сводничает, спаривая жаб-повитух, ихтиолог озабочен судьбой окуней, мультипликатор окунается в любимый мультфильм, наркоман превращается в шприц, а обозреватель готовит ежедневные сводки… А что же Бернард? Неужели продолжал бы работать от зари до зари? Анатоль, давний знакомый (три года назад обнялись и состыкнулись заслонки от солнца, раздался корежащий натуральную идиллию встречи синтетический звук — и отныне Бернард, готовясь к приветствию, заблаговременно стаскивал с носа очки), когда зашел разговор о работе, вдруг вспомнил какой-то чешский роман об одичалом одиноком пражанине, сортировавшем макулатуру и погибшем под прессом, а потом встрепенулся: «а мой триллер никто не купил, им теперь сенсации подавай вроде скульптора Ц., [11]да и вообще роман как жанр устарел».
И действительно, Ц., на которого ломились охочие толпы (одни стремились подтвердить свое мнение о нынешнем «дегенеративном» искусстве, другие — испытать нервы; Бернард же не принадлежал ни к тем, ни к другим), захватил в интернете верхние этажи новостей. Бернард наткнулся на такую картинку: череп напряженно мыслящего шахматиста был вскрыт (в качестве скульптур использовались настоящие трупы, или, по выраженью Бернарда, «скультрупы») и виднелось замысловатое содержимое; рука шахматиста была занесена над головой короля.
— Тебе сказали уже, что я примкнул к роялистам? — неожиданно спросил Анатоль, и в этот момент из водоема выполз распаренный русский, присел рядом с ними и, чпокнув пивной банкой, на чистом итальянском сказал: «se mi tagliassi, vedrei scorrere la birra invece del sangue… Ecco il fradicio punto a cui sono arrivato!», [12]а через минуту после этого Бернард прямо в рубашке оказался в воде и долго боролся с ватным шумом, с всплытием вверх.
Шуточки подпившего русского. Бернарда в момент сокровенных раздумий столкнули в бассейн. Вряд ли он станет теперь нам доверять.