Моя преступная связь с искусством
Шрифт:
* * *
Германский герпетолог Иоханн Георг Ваглер (1800–1832) сначала был ассистентом йоханна фон Спикса, а затем и сам стал директором Зоологического Музея при Мюнхенском университете, когда Спикс скончался в 1826 году.
Ваглер посвятил все свое время работе над обширной коллекцией, привезенной им из Бразилии, а также исследованию под названием Monographia Psittacorum,в которую включил описание голубых попугаев.
Во время одной из вылазок на природу, когда он пытался пополнить коллекцию, Ваглер неожиданно услышал в кустах какой-то шорох и испугался, схватившись за кобуру.
По неосторожности он прострелил себе правую руку и после этого жил чуть больше недели, все эти оставшиеся ему дни ломая голову над тем, как же он мог так оплошать.
Зеркало номер 7
Под копытом змеи
После случая со смертью в телеэфире мой любовник везде стал замечать змей.
Он описывал мне то ремень из змеиной кожи на интервьюировавшем его директоре галереи, то его же «Паркер» с золотым пером с гравировкой змеи, то магазин с охранявшей ювелирные драгоценности египетской коброй в витрине, располагавшийся рядом с отказавшим ему Музеем Современных Искусств.
Однажды перед важными переговорами он зашел в винную лавку, чтобы купить коньяк мужу издательницы, выпускавшей высокобровый журнал об артворлде, как вдруг помещение заполонили мальчишки в кричащих, шелковых, азиатских одеждах, один из которых держал в руке красный конверт.
Владелец магазина отсчитал несколько долларов, открыл кассу (раздался мелодичный звонок), выудил оттуда поодиночке, выцарапывая их нечувствительными, неювелирными пальцами, семь мелких монет и вложил все это в конверт, после чего мальчишки, сталкиваясь лбами у двери, поспешили вместе с конвертом наружу — а там их уже поджидал составленный из вереницы людей колышащийся, красочный, картонный дракон.
— Дракон — заявил Свет Любви — это в некоем роде змея или Змей; во всяком случае, такой же противный. Так китайцы по своему календарю Новый Год отмечали, но дело не в этом. Когда я объявился с коньяком у приятельницы, которая собиралась предложить мне редакторский пост, она сообщила, что все на неопределенное время откладывается, ибо день назад с ее мужем (который был на восемь лет ее младше) случился удар, и у него отнялась вся правая сторона, а из лексикона пропало полсловаря.
Я смотрела на него, раскрыв рот.
— Ну что смотришь? — спросил он. — Ее муж не только в сорок семь лет должен теперь опираться на палку, но и заново зубрить алфавит. Он тоже перс, как и я. По-английски еще немного кумекает, хотя морщит лоб и выговаривает слова с дикими перерывами (во время которых одни люди мучительно за него переживают, а другие теряют весь интерес), а вот фарси в один миг улетучился из головы!
— И поэтому его жена тебе не предложила работы?
— Ей пришлось вообще уйти из журнала, чтобы сидеть дома с супругом. Оставить его одного или перепоручить все сиделке, она не могла. А ведь в прошлом он был знаменитый спортсмен!
Занималась лепкой из пластилина, чтобы восстановить мускулы рук. Из кубиков возводила дома. Читала самые первые детские книжки с картинками (мужу почему-то все время казалось, что слипались страницы, и он пытался их расщепить).
Катала взад и вперед массажный голубой мяч. Возила на уроки по речи и танцам. В общем, делала все, что ей говорили врачи.
Свет Любви опять взглянул на меня и усмехнулся:
— Я ведь красочно описываю все это, да? У нас в Персии про таких, как я, говорят — «у него такой язык, что даже змею выманит из норы!»
Он помолчал, выпустил изо рта клубы дыма, еще раз мечтательно затянулся, оглядел меня одобрительно с ног до головы (у меня от этих взглядов все внутри зажигалось), и, давая понять, что наше сегодняшнее общенье закончено, подытожил всю нашу безлюбовную встречу, весь этот телесно сухой и аскетический, но, тем не менее, будоражащий мое атлетическое воображение разговор:
— Если ты уж так интересуешься моей жизнью, опиши мои падения и парения, все мои утерянные галереи и горечь, а также стремленья и страданья людские — и может быть, кто-нибудь разгадает и этот замысловатый небесный узор, и этот змеиный и плоский земной секрет.
* * *
Публичные выступления Рэймонда Дитмарса о пресмыкающихся всегда собирали толпу.
Герпетологи его ненавидели. Все, на что они были способны — это выйти на подиум с коброй, обмотанной вокруг шеи, завороженно разглядывать ее гибкие блестящие кольца, и тупо молчать.
Объединять науку и наставления, украшать доклад жаром и жестами, живописать факты они не умели.
У работающего в зоопарке Дитмарса был этот талант. Он знал, как организовать презентацию и создать себе имя.
Но громкое имя не создать тихим голосом, и поэтому голос его от частых лекций садился, и вдобавок развилось заболевание горла. Не в состоянии отказаться от приносящего доход занятия (зарплаты зоопарка не хватало на жизнь), Дитмарс продолжал давать публичные выступления. Кашляя и краснея лицом, с замотанным горлом, он выходил на сцену, превозмогая себя.
В результате у него развилась пневмония, которая, вкупе с хроническим заболеванием горла, повлекла за собой скоропостижную смерть.
Зеркало номер 8
Мертвая точка
Пока мой любовник настойчиво стучался в различные двери, я стучалась в его широкую грудь.
Наше первое прикосновение — или, лучше сказать, взаимопроникновение — было таким интенсивным, что весь последующий месяц я ни о чем не могла помышлять кроме секса.