Моя профессия спаситель
Шрифт:
Ани не просто посмотрела, а развернулась к водителю.
— Да так, было дело, — уклончиво покашлял Ретер.
— И давно вы его знаете?
— А то как же! Со времен того же госпиталя, чтоб его хаосовы твари сожрали. Он тогда… Ну, подлечил в общем. Потом-то уж встретились, когда меня вчистую списали. Запил я сильно, дочка, — шепотом, интимно так, поделился водитель. — Ну а чего? С молодости при ящерах, да в армии — ничего другого не умею, семьи не нажил. Ну а на гражданке никому не нужен оказался. Кот меня на СЭП-то и пристроил. Тоже брать не хотели, только под его слово и приняли. Доктор — он доктор и есть. Другой-то вроде
— И вы ему, значит, благодарны? — спросила Сатор, снова уставившись в окно.
— А что я, не человек, что ли?
— Поэтому взялись за мной присматривать по его просьбе?
— Ну чего сразу присматривать! Так, просто…
— Вы нужный дом проехали, — ровно заметила Анет. — Нам в пятнадцатый.
Ржавая пила в груди, которая, было, притихла, снова завозилась, с ленцой и без энтузиазма, но безнадежно-упорно перепиливая нервы. Это было почти не больно и совсем не раздражало. Просто выть хотелось от этого пиления. А еще бежать — все равно куда, лишь бы хоть немного смахивало на осмысленные действия, на, как это не банально, помощь.
Вот только ничего осмысленнее бега, а еще метания, в голову не приходило.
В таких квартирах Сатор приходилось бывать нечасто. Обстановка тут не то чтобы богатой была, но мебель основательная, серьезная, похожая на ту, что в доме аниных родителей стояла. Натертый паркет поблескивал медово, немного таинственно. А пахло тут мастикой, бумажной пылью и немного, едва уловимо кофе. Больше всего Анет рисунки поразили. Даже не рисунки, а наброски угольным карандашом, но уж больно их много оказалось, даже в прихожей висели. А изображения не очень-то друг от друга отличались, кругом жанровые сценки. Вот только изображены на них были не люди, а гоблины: гоблин-пастух, старая гоблинка за вязанием, купающиеся гоблинята и так далее, и так далее.
— Слава Лорду, вы, наконец, приехали, — трагично-озабоченно всплеснула руками довольно молодая, но какая-то умудоханная женщина. — У него опять температура поднялась!
— Разберемся, — кивнула Сатор и плечами невольно передернула.
Ее вдруг накрыло ощущение «уже было», вот только с чем оно связано, Ани так и не сообразила.
— Понимаете, — частила женщина, руки заламывая. — Нам никто ничего сказать не может. Он из больниц уже полгода не вылезает. Полгода, представляете? Лечат-лечат, а ему все хуже и хуже. Вот домой выписали, ничего не сказали, конечно, только я же понимаю зачем! Ну сделайте что-нибудь! У него опять температура!
— Больной где? — напомнила о цели своего визита Сатор, рассматривая рисунок с танцующей гоблинкой.
— Да, сюда, пожалуйста. Вы поймите, он же не просто какой-нибудь… Саши ученый! Специалистов, подобных ему, просто нет больше! Его нельзя вот так… бросать.
— Перестань, Лила, — попросил кто-то с эдаким легким раздражением, а еще смущением в голосе. — Вы ее простите, доктор. Сестра у меня такая… гиперзаботливая.
Голос-то Ани услышала, а вот человека заметила не сразу. Только когда он зашевелился, неловко приподнимаясь на локтях, увидела, да и не мудрено. Уж больно мужчина на скелет походил. Своеобразный такой скелет, желтый. Сатор даже от дверей разглядела: и глаза у него, вернее, склеры, грязновато-песочные.
— Вы уж простите ее и меня заодно, только зря вас дернули, — «желтый» улыбнулся, жутковато растянув бледные губы. — Чувствуя я себя нормально, то есть, привычно: температура субфебрильная[2], тяжесть в правом подреберье, после принятия пищи дискомфорт с правой стороны живота. Лекарство принимаю регулярно.
— Ну что ты такое говоришь, Саши? — снова всплеснула руками женщина. — Тебе же совсем плохо!
— Вообще-то, меня зовут Неймар, Неймар Кремнер, — снова улыбнулся человек, а до Ани дошло: улыбка эта застенчивая. Просто кожа на лице так истончилась и обвисла, что мимики толком не разобрать. А еще имя это она определенно где-то слышала. — Саши — это гоблинское прозвище, они меня так называли, а потом прилипло.
— И что оно означает? — машинально спросила Сатор, ставя укладку на стол.
Что делать ей тут нечего, Анет понимала прекрасно. Но спросить: «Чего вы от меня-то хотите?» — язык не поворачивался. Так хоть давление померяет, температуру. Кстати, ее сбить еще можно — все помощь. Наверное.
— Вообще-то, «длинный», — пояснил «скелет», — не слишком лестно, правда?
— Вы его не слушайте! — снова встряла женщина. — Они Саши очень уважают! Гоблины его даже в святилище пускали. Единственного из людей!
— Интересно, наверное, — из чистой вежливости согласилась Ани. — Значит, вы ученый?
— Этнограф, — согласился мужчина, привычно протягивая тощую до изнеможения руку. — Вот собирался по весне в новую экспедицию, да, видимо, не судьба.
— Ну почему же? Сейчас вас подлечим, и все будет нормально, отправитесь в свою экспедицию. В больницу поедем?
— Вот все так говорят! — с надрывом воскликнула женщина. — И толку в больницу ехать? Его опять через несколько дней выпишут! А Саши, между прочим, не просто ученый, он писатель!
— Лила, перестань, — мученически поморщился гоблиновед.
— А я вспомнила, — встрепенулась Анет, — точно. Это же вы «Дочь вождя», написали верно?
— Верно, — кажется, то, что его узнали, радости мужчине не принесло. — Только не спрашивайте, правда ли гоблины друг дружку едят.
— Хорошо, не буду, — почти против собственной воли улыбнулась Сатор. — Так в больницу-то поедем?
— Да нет, спасибо. Нечего мне там делать.
— Ну вот как же так? — возмутилась сестра.
«Да вот как-то так, — очень хотелось ответить Ани. — Жизнь вообще штука не слишком справедливая». Но Сатор промолчала, конечно. У нее хоть надежда есть и не так уж мало той надежды. Другим и того не досталось.
________
[1] Деонтология (медицинская деонтология) — дисциплина раздела прикладной этики, изучающая медицинскую этику, правила и нормы взаимодействия врача с коллегами и пациентом.
[2] Субфебрильная температура — повышение температуры тела на протяжении длительного времени в пределах 37,1—38,0 °C.
Глава 11
Сон оказался ярким, подробным и детализированным настолько, что Ани жутко хотелось его досмотреть, она даже обмирала, понимая: он вот-вот закончится. С чего все началось, Сатор не помнила, а, может, тут и не было никакого начала. Просто появился жирный до невозможности лоснящийся котище даже не черного, а иссинено какого-то цвета. Животина повела неправдоподобно белыми усами, мяукнуло сердито и заявило: «А вот я настоящий!». Ну и принялось вылизывать-то, что предпочитают вылизывать коты.