Моя профессия спаситель
Шрифт:
— Не помню, — собрал лоб складками ученый.
Монокль, понятное дело, немедленно вывалился.
— Неважно. В общем, у мамы жила собака и тогдашняя наша кухарка огородик завела. А вы увидели, как я клубнику прямо с грядки ем и целую лек… В смысле, рассказали про паразитов. Эхинококки меня особенно поразили. — Про осознание, что она может есть клубнику вприкуску с собачьими экскрементами, Анет решила умолчать. О том, сколько она потом вообще никаких ягод не ела, тоже. — Мне после вашего рассказа еще долго желтые люди снились.
— И
— А Саши, то есть, молодой человек, которого вы только что осматривали, этнограф, долго у гоблинов жил. И еще книгу написал, «Дочь вождя».
— Читал, читал, а как же? Чепуха, конечно, но увлекательно.
— Ну вот! Значит, вы помните, что гоблины со своими собаками и спят вместе, и едят из одной посуды, и вообще…
— Ай, умница! — возликовал профессор. — Ну ведь умница же, да?
— Да не в этом дело, — раздраженно отмахнулась Сатор, понимая, что еще немного и она начнет кошкой мурлыкать. — Кисту же удалять надо, а она… Ну сами все видите, механическая желтуха, непроходимость желчевыводящих путей.
— В точечку, — вместо Анет замурлыкал Сигер, — в самую тютельку. А что это значит? А это значит, что оболочки кисты в любой момент могут лопнуть, мы получим осеменение брюшной полости и, как следствие, летальный исход. Это ты, драгоценная моя, имела в виду?
— У меня есть знакомый хирург. Она, конечно, такое не оперирует, но, может, посоветует кого-нибудь?
— Все, что надо, ты уже сделала, а мы уж там сами как-нибудь, — профессор похлопал Ани мягкой ладошкой по плечу. — Дай кудряшку дернуть! Ай, прелесть!
Честно говоря, Сатор с радостью позволила бы профессору сейчас все остатки своей шевелюры по волоску выдергать. Уж слишком приятно, оказывается, чувствовать себя если не спасительницей, то чем-то очень к этому близким.
Да, Ани все представляла совершенно по-другому. Конечно, без уливания слезами, кидания на постель и целованием всего, что под руку, в смысле, под губы, подвернется. Понятное дело, это должно было случиться куда менее пафосно, пошло и слащаво, но как-то… В общем, не то, что в реальности произошло.
А произошло следующее: во-первых, Сатор, как только медведеподобный врач нехотя, но согласился-таки пустить ее к Кайрену «буквально на минуточку», проделала все пошлое и банальное — перед больничной койкой на колени бросилась, слезами залилась и руку Нелдеру целовать начала. Но это полбеды, настоящая беда была как раз во-втором: «корсар» появлению Анет совершенно не обрадовался, то есть вот абсолютно. Бледный до серо-синего цвета, с отросшей щетиной, странно запавшими глазами и даже вроде бы похудевший, он морщился то ли мученически, то ли вовсе брезгливо и норовил у Сатор отобрать свою руку. Правда силенок у него на это не хватало, потому Ани не сразу и поняла, что он сделать пытается, думала, что это его судорогой пробивает.
— Уйди, — просипел, в конце концов, Нелдер, едва шевеля пересохшими, покрытыми неопрятными корками губами.
Сатор, понятно, растерялась, на чистой инерции проблеяла еще что-то уместно-слащаво-трогательное, вроде: «Я так рада, я так волновалась…»
— Да уйди ты, ради Леди! — процедил сквозь зубы Кайрен ничуть не громче, но с явным раздражением, а, может и злобой.
Пришлось на самом деле убираться. Правда, далеко Анет убрести не сумела, прямо в коридоре на удачно подвернувшийся стульчик и рухнула. Здесь-то ее и выловила бывшая дядюшкина секретарша, отвела на отчего-то пустующий сестринский пост, заставила выпить воды.
Вот интересно, в таких ситуациях хоть кому-нибудь помогала вода? При чем тут вода, когда жизнь рушится, вот-вот обломками завалит? Или это она, Ани, на осколки разваливается, как та фарфоровая кукла? Да неважно. Главное, что вода ко всему этому никакого отношения не имеет.
— Ну и чего ты соплей растекаешься? — иронично поинтересовалась леди Эр — бывшая лангеровская секретарша. — Подумаешь, нахамили ей!
— Да я понимаю, ему сейчас очень плохо, больно… — промямлила Сатор, разглядывая полупустой стакан, который между ладонями крутила.
Нет, вода все же помогла. По крайней мере, пяленье на блики от светильников позволяло не смотреть на призрака, презрительно поблескивающего хищными узкими очечками. И тем более не таращиться на стеклянную перегородку, отделяющую сестринскую от ремпалаты. Вернее, не на окно, а сквозь него: на койку, мониторы и того, кто лежал под сиротской больничной простыней.
— Конечно, плохо-больно, — фыркнула леди Эр. — Дорогая моя, при чем тут плохо-больно?
— А что при чем? — равнодушно спросила Анет.
— Ну, например, что он голый, небритый и вонючий? Что он под препаратами и пальцами-то с трудом шевелит? И катетеры у него из всех дырок торчат[2], и мочеприемник висит?
— И что?
— Ну, я не знаю, — развела дымчатыми руками секретарша. — Может, неудобно ему, такому неавантажному?
— Да глупости, он же врач, — вяло возмутилась Сатор.
— Девочка моя, он, прежде всего, мужик. Попробуй себя на его место поставить: лежишь ты вся такая неаппетитная, а тут принц врывается. Ну и как?
— Да никак. Он же… он же умереть мог запросто, — едва выговорила Ани, потому как губы у нее судорогой свело, а в переносице стало тесно и горько, будто от хины.
— Ну и лежал бы в гробу чистенький, побритый и без мочеприемника, — со странным удовлетворением заключила секретарша.
— Что вы прицепились к этому… приемнику?
Сатор сжала бокал обеими ладонями — только б в стену им не запустить. Лучше б, конечно, в леди Эр, так ведь без толку.
— Еще раз говорю: поставь себя на его место.