Моя Родина – смерть
Шрифт:
Любое сознание похоже на облако – оно пронизывает и окружает тело. Находится одновременно и в нём и вовне. Большинство религий называют его душой, нематериальной или частично материальной составляющей любой мыслящей сущности. Душа всегда при жизни человека обитает в теле человека, но через сны неразрывно соединена со своим отражением, пульсирующим в бескрайнем океане тьмы, плещущимся между миром живых и царством мёртвых. Сюда и стремился Сил. Каждая душа там светилась мерцающим огоньком во мраке немой и слепой бездны.
Сил перед путешествием постился три дня. Ничего ни ел и не пил. Все поставляемые ему по транспортным путям технической телепортации блюда оставались нетронутыми и,
Став звездой на кладбище спящих душ, Сил отрастил щупальца-антенны. Здесь, в этом призрачном небытие, он ощущал себя моллюском, помещённой в панцирь, всё ощущающим и прежде всего видящим каждой своей частичкой в любом направлении. Бодрствующий студень – один, осознающий себя среди ни живых, ни мёртвых отражений. Отсканировав окружающую пустоту, обнаружил в ней на расстоянии достижимым для его возможностей всего три алмазных пылинки человеческих душ. Они принадлежали его тюремщикам. Недаром он настраивался на них, искал место строительства крепости рядом с ними. Сил изначально исказил чужое пространство, сблизив нужные ему сознания и поместив сконструированную крепость внутрь образованного его мысленными целями треугольника.
Силу нужны были все трое. Он приближался к пульсирующим огням душ, по очереди погружался в них и оказываясь в чужих снах.
Первым к кому он заглянул в гости, а правильнее сказать: первым, кого взломал, – стал комендант тюрьмы Тугов Илья. Ему снился дом за городом, таким как он его запомнил в детстве. Кирпичное прямоугольное строение под односкатной крышей похожей, на горнолыжный трамплин. Много панорамных окон, ощущение воздушности, солнечности. Сад с фруктовыми деревьями, кустарниками, грядками клубники начинался на расстоянии двадцати метров от дома. Такой ландшафтный дизайн участка создавал впечатление, что дом парил над садом. Дом, вокруг поляна с коротко подстриженной травой, дальше сад с дорожками и цветочными клумбами вдоль них.
Илья видел себя десятилетним мальчишкой, соответственно и Сил увидел его таким же. Он вышел из-за дома и прямо пошёл к сидящему на корточках мальчику, рассматривающему букашек, ползающих в траве.
– Эй, Илюша, – позвал Сил.
Мальчик поднял голову и с любопытством посмотрел на пришельца. Он не боялся чужаков. Во-первых, он был у себя дома, а во-вторых, в доме хлопотали, готовя обед, его мама и бабушка. Голубое июньское небо, детская беззаботность и непосредственность. Все невзгоды взрослой жизни, её жестокий пресс, безжалостно давящая, со временем всё тяжелеющая плита ответственности – далеко в будущем. Становилось понятно: Тугову не нравилась его настоящая жизнь. В этой простой истине он себе не признавался, лишь во снах возвращался к мечте – лету, заботливой маме, саду. Он хотел снова стать маленьким, и чтобы о нём заботились, оставили в покое большие дела, и он смог заниматься чем-то совсем другим, таким, чтобы от его решений не зависела чужая жизнь. Желания Тугова, Силу открылись. Стоило ему войти в созданную его подопечным фантазию, и он уже знал, что будет делать.
– Здравствуйте.
– Здравствуй, Илья. Меня зовут Силантий. Я пришёл к тебе, чтобы сделать тебя счастливым.
– А вы кто?
– Я июльский Дед Мороз.
– В Деда Мороза я давно перестал верить, дядя, – серьёзно, словно он совсем взрослый (а так оно на самом деле и было – только не здесь), проговорил Илья.
– Зря… Вот хочешь, я
Глаза у ребёнка широко раскрылись, щеки, густо покрытые веснушками, зарделись. Весь его вид выражал заинтересованность. Чтобы дети не говорили, они до начала периода полового созревания верят в волшебников и волшебство, а некоторые продолжают ждать чудес от жизни намного дольше промелькнувшего за окном жизни счастливого, или не очень детства.
– Да, хочу.
– Илюша, ты хотел бы чтобы это лето никогда не кончалось и тебе бы не пришлось возвращаться в город, в школу. Ведь так?
– Да-а, – удивлённо протянул Илья.
– Это просто. Могу тебе помочь, мне не сложно.
Илья ненадолго задумался.
– А что мне нужно делать?
– Ничего особенного.
Июльский Дед Мороз, и по совместительству бог войны Сил, приблизился вплотную к мальчику, присел перед ним на корточки и, наклонившись к уху, прошептал несколько коротких фраз. Илья, услышав, что ему предстоит сделать, усиленно закивал. Сил по-отечески потрепал его за выгоревшие на солнце волосы, распрямился и, махнув ребенку на прощанье рукой, скрылся за угол дома. Ушёл туда же, откуда и пришёл.
Следующим объектом влияния Сила стал Адам Боил – старший оператор охранных систем тюремного блока, в котором держали изолированного от внешнего мира бога. Боил, как и все служащие тюрьмы, работал в разветвлённой, сложной для понимания простого обывателя системе галактической безопасности, а точнее в отделе управления изоляции объектов особой важности. Неблагозвучное название пенитенциарной организации скрывало за собой огромное количество засекреченных тюрем, хранилищ, схронов, тайников, законсервированных объектов различного, в большинстве случаев жуткого назначения. На Земле их называли – Хранители.
Боил, можно сказать, стоял у истоков рождения управления тюрем. Наверх не лез, но был в курсе всего происходящего в организации. Он видел, как сеть объектов Хранителей накрывала подвластные федерации территории. Дослужился до звания подполковника, знал множество секретов и от этого становился с каждым годом молчаливее и молчаливее. Чем страшнее тайна, тем меньше ему хотелось с кем-то ни было ей делиться. О её существовании хочется забыть и не вспоминать, что ты что-то забыл. Но Боил не мог держать под замком все те ужасы, которые ему пришлось видеть в течение его службы. С каждым годом ему становилось труднее сдерживаться. Ему давно перевалило за восемьдесят лет: на Земле такой возраст, после увеличения средней продолжительности до ста пятидесяти, считался зрелостью, а Боил две трети жизни сидел в казематах на разных планетах и сторожил бог знает что и кого. Иногда и описать-то его подопечных было сложно. Впечатления от увиденного перерастали в ночные кошмары. Чумными занозами застревали в психике и исходили заразным гноем во сны. Жил он один и с ночным недугом тоже боролся в одиночку. Никому о кошмарах не рассказывал. Научился скрывать от сослуживцев и регулярных медицинских проверок своё хроническое не ухудшающееся, но и не улучшающееся депрессивное состояние увядающего плода.
Адаму Боилу снился сон – обычный кошмар. Он стоял на уходящей вдаль, изогнутой поверхности площади клетками чёрно-белых плит входящих в разительный контраст с лиловым небом. В руках он держал зеркальный шар, и в это же время, тот же самый шар, увеличиваясь в размерах, накатывал на него из-за горизонта, неминуемо грозя раздавить, уничтожить. Бежать было некуда, прятаться негде, да и не зачем. Беда его бы нашла в любом случае. Зеркальный шар отражал в себе всё что угодно, но только не окружающий его пейзаж технократической пустыни. В нём мелькали лица, обрывки событий, забытые фантазии.