Моя шокирующая жизнь

Скиапарелли Эльза

Зачем еще раз менять гражданство? Я стала француженкой, так почему мой выбор вчера был хорош, а сегодня стал неподходящим? Конечно, многочисленные обезумевшие беженцы отчаянно борются, чтобы получить такие документы, – непросто стать американцем… Но в момент, когда Франция повержена, это для меня получило некий привкус предательства.

«Спрячьте ваши документы в свой сейф! – сказала я адвокату. – Вы выбрали неподходящий момент», – и повернулась, чтобы обнять Гого и Берри, зятя.

Когда у тебя единственный ребенок и ты посвятила ему большую часть жизни и своей нежности, испытываешь к нему огромную привязанность, потому что у него нет отца, а это как раз мой случай, бедный молодой человек, который его у тебя забирает, наполняет свое сердце новой любовью и новой жизненной целью, оказывается в весьма сложном и деликатном положении и его можно с полным правом пожалеть. Берри немедленно проявил все свое обаяние, чтобы победить мое естественное недоверие. Тем не менее понадобилось несколько лет, чтобы однажды, когда мы выпили по бокалу вина, я ему призналась: «Естественно, вначале я для вас была крепким орешком, согласна. А теперь, Берри, я должна признать, что ваш брак делает меня счастливой и я вас полюбила как сына». И верно, между нами родилась настоящая дружба, и во время легких разногласий, неизбежно возникающих в семье, я всегда принимала его сторону.

Первые недели в Нью-Йорке оказались для меня изнуряющими и не оставляли мне ни минуты, чтобы чувствовать или размышлять. Повсюду меня расспрашивали с сожалением и в то же время с любопытством. И все время возникал один и тот же вопрос, на который я не могла ответить: «Как вы смогли уехать?» Но Нью-Йорк больше не был тем Нью-Йорком, той Америкой, особенно те места, где я часто бывала. Город наводнили люди из всех стран мира, всех категорий, которые по каким-то причинам покинули свои дома и бросили все – из страха или потому, что война им мешала. Кому-то удалось многое сохранить, кто-то работал, чтобы прожить, а некоторые не стыдились своего богатства.

Тем, кто приехал из Франции, где, несмотря на различные политические мнения, был единственный враг – бош, понять, что Америка разделена по меньшей мере на два лагеря, было трудно, и это сбивало с толку. Как будто вы вернулись в эпоху Возрождения, во времена вражды во Флоренции между гвельфами и гибеллинами, которая поднимала одни семьи против других, делая их врагами, разжигала сердца и речи. Родственная ненависть безжалостно воздвигала стену между людьми одной и той же проигравшей партии. Так и Нью-Йорк стал преддверием подозрений неизвестно в чем. Одна известная журналистка, так называемый друг Франции, пользовалась гостеприимством Америки и почестями, опубликовала статью, где назвала Францию «всемирным борделем».

По этой причине ей удалось заполучить после войны орден Почетного легиона [130] . В течение долгого времени она носила не только планку, но и сам орден. На одном банкете я заметила, что мой сосед не носит больше орден Почетного легиона, данный ему из вежливости и в знак благодарности, и не могла удержаться от слов: «Вам чего-то не хватает», – взяла лепесток розы и положила на отворот его пиджака. Впоследствии он вернулся во Францию, чтобы купить модели, но не зашел в мой офис. Таково было состояние умов некоторых американцев, отравленных снобизмом или ложной информацией.

130

Французский орден Почетного легиона – один из известнейших орденов мира, был учрежден в 1802 г. как общественная организация, призванная объединить в своих рядах достойнейших граждан, как военных, так и гражданских, оказавших значительные услуги Франции.

На торжественном вечере в одном из самых элегантных клубов Нью-Йорка Картье предложил для продажи на аукционе, проводившемся в пользу французских детей, прекрасную бриллиантовую брошь. Меня попросили провести торги.

Зал наполнила толпа богатых людей разных национальностей. Однако, когда я начала торги, воцарилась полная тишина.

«Что ж, господа, кто-нибудь начнет?» Полное безразличие так и не было бы нарушено, если бы не раздался голос: «Тысяча долларов!» Это был один англичанин. Несмотря на общую враждебность, все зашевелились, стали раздаваться другие голоса, и вскоре торги достигли довольно высокой цены. Но на улице перед клубом собрались неизвестные, без сомнения подкупленные, готовые забросать тухлыми яйцами или помидорами всех, кто пытался собрать средства для пропитания детей – преступное намерение!

В этой связи не следует забывать, что французы отличаются от всех других наций. Американцы и англичане хвалятся своей национальностью, французы же на нее ворчат, критикуют своих соотечественников и страну, которую обожают. Свобода слова, которой они пользуются, вызывает одновременно и хорошие и плачевные результаты, ею пользуются спонтанно, что приводит иногда к замечательным результатам, но часто – к недопустимым. Как бы то ни было, атмосфера в Америке меня потрясла. После такого эмоционального напряжения мне требовался покой, чтобы снова найти себя, войти в свой образ жизни. Я сняла маленький затерянный домик в большом имении на Лонг-Айленде и стала жить там одна. Иногда меня навещали дети, но чаще всего я пребывала в одиночестве – лучшее лекарство от грусти. Но кто может определить этот вид грусти? Ледяная грусть без имени растекается в груди, как свинец, умерщвляет тело и рождает чувство, что ты навсегда стала бесполезной.

Я купалась, ловила мидии к обеду, варила креветок, по ночам гуляла в лесу, в этом пылающем осеннем американском лесу. Лежа плашмя на голой земле, я старалась найти силы и смелость и молилась, чтобы мне подсказали, какую линию поведения принять. Меня мучила совесть, она не мешает действовать и ошибаться, но заставляет сожалеть о содеянном, мешает оценить результаты. Точно так же, как по старому итальянскому обычаю на поверхность вина наливают слой масла, чтобы предохранить его от пробки и воздуха, я забилась в раковину и поняла, что мне надо делать и как действовать. Мои компаньоны по парфюмерному делу, видя меня столь встревоженной, предложили мне деловую поездку в Южную Америку, чтобы изменить состояние духа. И вот я спешно… села в самолет – всегда в самолет – и отправилась в путешествие. Я посетила Панаму, которая мне показалась международным базаром; Мехико, где ничто не кажется тем, что оно есть, где смешались испанцы с ацтеками, как на рынке. Самое комическое зрелище, которое я наблюдала в Мексике, случилось во время боя быков: вдруг пошел дождь. Это был не простой ливень: небо разверзлось водяными смерчами, лившимися как Ниагарский водопад. Мы находились в крытой ложе, и все равно воды было по колено. Ну а зрители на открытых трибунах принялись срывать с себя одежду и класть ее на головы, чтобы защититься от дождя, и коррида продолжалась перед публикой, чей вид напоминал рекламу нижнего белья.

Перу! Мне понравилось Перу! Жена президента приехала встретить меня на аэродроме и с отменной любезностью предоставила всю страну в мое распоряжение. Она познакомила меня со всеми, кто представлял для меня интерес; организовала старинный балет в мою честь, потрясающий и неожиданный спектакль. Когда позже я увидела в Нью-Йорке мюзикл «Король и я» [131] с Гертрудой Лоуренс [132] и Юлом Бриннером [133] , танец детей мне напомнил Перу, и у меня не осталось сомнений по поводу тесных связей между Азией и этой частью Южной Америки, места встречи китайцев и латиноамериканцев. Этот танец был одновременно страстным и полным достоинства, как доисторический Коромандель [134] .

131

Легендарный мюзикл композитора Ричарда Роджерса и автора текстов Оскара Хаммерстейна, впервые был представлен 26 февраля 1951 г., имел огромный успех.

132

Лоуренс, Гертруда (1898–1952) – американская актриса, звезда мюзиклов Лондона и Бродвея. В 1952 г. получила премию «Тони» как лучшая музыкальная актриса за роль Анны в мюзикле «Король и я».

133

Бриннер, Юл (1915–1985) – американский (русский по происхождению) актер театра и кинозвезда, обладатель «Оскара».

134

Восточное побережье Индии в Бенгальском заливе, центр экспорта в Европу XVII и XVIII вв. лаковых изделий, импортируемых из Китая. – Прим. пер.

От Арекипы я поднялась до Куско, древнейшего места в мире, в таком маленьком и невероятном поезде, таком медленном, будто его тащили сонные коровы. Поднимаясь все выше, он останавливался каждую минуту у маленьких вокзалов, где люди толпились вперемешку с ламами, смотрящими на меня через пыльное стекло вагона своими огромными мудрыми глазами. В этой местности преобладал песчаный цвет, иногда разбавленный оттенками моего любимого розового цвета «шокинг»; это подтверждает банальную истину – ничто не ново под луной. И так вплоть до озера Титикака, где лодки строят из грубо сплетенного тростника, а женщины закутываются с ног до головы, как на Ближнем Востоке, пряча лица под черными платками, и передвигаются, гордые и большие, переваливаясь в огромных юбках ярких расцветок. Детей рожают, присев в уголке на корточки, на манер птиц, несущих яйца. Сам Куско примитивен, безлик, безучастен. По воскресеньям церковь, голая, как ангар, и грубо покрашенная белой известкой, становится похожей на картину. Там встречаются мэры соседних деревень, одетые в толстый черный драп с серебряными цепями на шее. На рынке продают бесчисленные фетиши: картинки из свинца или серебра, изображающие жилье или домашних животных, обернутые в маленькие мешочки, их хранят как можно ближе к сердцу, чтобы они приносили счастье или исполняли желания. Внутри церкви – орган, изготовленный из кусков грубо оструганного дерева; приводился в действие человеком, который, подобно звонарю, тянул за толстые веревки. В отдаленном углу – невероятное, удивительное зрелище: группа мужчин и детей, одетых в коричневое и черное, стоит у белой стены, все дуют в огромные морские раковины, создавая странный аккомпанемент для хора верующих. Повсюду вокруг церкви на бесчисленных скалах огромное скопище больших и маленьких ракушек, белых, серых, даже светло-розовых, оставленных отступившим морем тысячи лет назад… сколько же тысячелетий? Ничего удивительного, что крестьяне и ламы смотрят столь отрешенно. Здесь присутствие человека кажется малозначимым.

Затем следует красивая, мягкая страна Чили. Покинув Винья-дель-Мар, напоминавший Круазетт в Каннах, я снова поднялась на значительную высоту в Андах. Взлетев над Андами и зная, что посадка невозможна, увидела над одной скалой возвышающуюся статую Христа и вспомнила известную детскую итальянскую книгу «От Апеннин до Анд» [135] , в которой рассказывается, как маленький итальянский сирота отправляется по морю, один и без денег, завоевывать Аргентину и после многих удивительных и трогательных приключений становится миллионером. Самолет медленно спускался, как в свободном падении, к равнинам Аргентины, к Буэнос-Айресу, напоминавшему Париж 1900 года с его жилыми районами, похожими на авеню Виктора Гюго, и торговыми кварталами, имеющими вид ящиков с отличной молодой телятиной, – последнее место, где должна жить женщина. Оттуда я улетела в Бразилию с ее заколдованными лесами и знаменитой Сахарной Головой [136] . Там нашла старых друзей, среди них сэра Ноэля Чарлза, выручившего меня во время борьбы за витамины. Он ездил в удивительном «роллс-ройсе», служебной машине посольства в течение многих лет. Кузов ее был из стекла, и у меня было такое впечатление, будто я королева, представленная на обозрение толпы. Луи Жуве [137] со своей труппой каждый вечер играли при полном зале с огромным успехом. Он привез с собой все декорации – настоящий подвиг, особенно что касается сложных декораций Челищева [138] для «Ондины», пьесы Жироду. Главной «приманкой» была Мадлен Озерей [139] ; невероятная в роли Ондины, однажды вечером она превзошла сама себя и танцевала для нас на пляже, закутанная лишь в газовую ткань, словно эльф. Жуве хотел поехать со своими актерами в Северную Америку, но в конце концов получил визы только для себя и Мадлен. Ему предложили выгодный контракт в Голливуде, но он отказался покинуть свою труппу. Потом я уехала, пролетев над лесами так низко, что можно было различить обезьян, попугаев, дикие орхидеи, пышное цветение и необыкновенно широкое устье Амазонки, – этакое цветение жизни.

135

Книга итальянского писателя Эдмондо де Амичиса (1846–1907).

136

Гранитный горный пик, принявший такую форму из-за явления эрозии. – Прим. пер.

137

Жуве, Луи (1887–1951) – легенда французского театра, дебютировал в 1910 г., работал театральным менеджером, актером театра и кино, театральным преподавателем.

138

Челищев, Павел Федорович (1898–1957) – русский художник, представитель сюрреализма, сценограф.

139

Озерей, Мадлен (1908–1989) – французская киноактриса. Фильмы: «Лилиом» (1934), «Конец дня» (1939).