Моя шокирующая жизнь
Шрифт:
Я попросила Ивонну никого не предупреждать о моем возвращении. На витрине все еще сидели большие сфинксы Людовика XIV, украшавшие фасад в течение всей войны. Что меня поразило, так это длинная вереница американских солдат, которые спокойно ждали своей очереди зайти в магазин. Что это за новая форма оккупации? Я попыталась пробиться через эту толпу, а они решили, что хочу пролезть без очереди!
Я призналась молодой продавщице, что ничего не понимаю, а она объяснила: «Американские солдаты стоят в очереди, чтобы привезти домой подарки. В основном покупают духи». Моряки требовали шляпы, чтобы подарить своим матерям; один, самый молодой, почти подросток, хотел, чтобы им занялись в первую очередь: его мать умирает, и пусть шляпа из Парижа прибудет вовремя.
Приехав, я сразу почувствовала себя так, словно никогда не уезжала. Меня окружали знакомые лица с теми же дружескими улыбками. Некоторые, конечно, казались немного похудевшими, постаревшими. Фирма потихоньку двигалась своим путем в годы моего отсутствия, производя не особенно много, но и не слишком мало. Этим я обязана настойчивости и смелости тех, на кого переложила ответственность, и такое отношение к делу меня глубоко тронуло. Я решила, ни в коем случае не затрагивая ничьих чувств, все же быстро изгнать некрасивость одежды и мерзость шляпок.
Одежда была слишком короткая, силуэт чересчур квадратный. Шляпы, возможно, происходят из тюрбана, который я так часто носила, но превратились в чудовищных кобр, сгрудившихся вокруг огромного пиршества: извиваются необъятными волнами, оставляя лицо несчастной женщины внизу, как воспоминание.
Главное – разобраться, с чего начинать, как собрать стрелы, упавшие на землю три года назад, и направить их точно к новой цели.
В декабре 1945 года мировые новости были такие – «Падение Кёльна!», «Забастовка в Детройте!», «Синатра мобилизован!», «Скиапарелли снова вводит цвет в моду!». Это было возрождение – заржавелые колеса опять начали крутиться.
Глава 16
Довольно скоро я обнаружила, что оси этих колес плохо отцентрированы и центр смещен в истинном смысле слова. Вибрации мира были не согласованы, разлажены, и чудовище утилитаризма, корни которого происходили из Англии и Франции, росло и заставляло себя признавать.
Не хватало тканей, а также таких совершенно необходимых мелочей, как иголки и булавки; столько я привезла их с собой, что чуть не превратилась в подушечку для иголок. Чем я больше всего восхищалась в Париже, это реакцией публики на фантазию. В эпоху ограничений фантазия только одна могла вывести людей из апатии, потому что фантазия не тот цветок, что растет на почве пассивности, ему нужна решимость. Конечно, цены росли, и все с ужасом говорили о платьях в 20 тысяч франков, но трудно понять истинный курс денег. В начале осени 1945 года это 300 долларов, или 100 фунтов стерлингов, в декабре того же года – 120 долларов, или 40 фунтов стерлингов. Сравнивать послевоенную цену с ценами во Франции перед войной бессмысленно. В 1937 году, например, во время интервью я заявила, что женщина, которая сама или с помощью семьи шьет, может очень хорошо одеться за шесть тысяч франков в год:
В 1937 году шесть тысяч франков были эквивалентны примерно теперешним 200 тысячам франков.
Нехватка ощущалась не только в наличии тканей, но и в рабочей силе: мужчины еще не вернулись из лагерей военнопленных или из ссылки, семьи распались. Наши манекенщицы исхудали от хронического недоедания [151] . Ни одно пальто нельзя посадить на шерстяную подкладку, нет мехов; на платье нельзя потратить более двух с половиной метров ткани, презентация коллекции ограничивалась шестью – десятью моделями. Хотя это не вызывало большого восторга, но, без сомнения, было вполне разумно, потому что вновь возникшие дома моды демонстрировали такую экстравагантность, что чуть не вызвали банкротство парижской швейной промышленности.
151
Имеется в виду карточная система, введенная в Париже в годы войны, приведшая к крайнему истощению ведущей манекенщицы в Доме Скиапарелли – киевлянки Варвары Раппонет, работавшей для нее в 1940-х – начале 1950-х гг. – Прим. А. Васильева.
От меня ожидали, что я внесу «американское влияние», но во время моего долгого пребывания в США я совсем не думала о моде. Поэтому я оказалась не перед реальными событиями, а перед самой собой 1940 года. Я пыталась сделать женщину одновременно красивой и тонкой, так чтобы она приспособилась к новому ритму жизни и не сразу поняла, что тот вид элегантности, который мы знали перед войной, ушел.
Шок, который я испытала, увидев модели на Вандомской площади, удвоился, когда я познакомилась с новой клиентурой: женами нуворишей, бакалейщиков, мясников, владельцев молочных лавок; дельцами черного рынка всех видов, открывавшими для себя мой Дом моды. Появились и клиенты из «новых бедных», еще не потерявших своих прежних привычек, клиентура, которая, наконец, вышла из метро, как крот из норы, и участвовала в распродажах со скидками.
Первая реакция на огромные тюрбаны, в складках которых можно спрятать трех любовников, шляпки в виде аистового гнезда, широкие, как улица, искусственные плечи, ватные прокладки – все забыть и начать создавать новые линии с покатыми плечами, длинными платьями, высокой грудью. Короче, занять позицию, противоположную существовавшей во время оккупации. Это до некоторой степени получилось. Бессмысленно чинить отверстие в водопроводной трубе с помощью одного пластыря: вы затыкаете его пальцем, а вода продолжает литься.
Вспоминая о времени великого достоинства и благородной элегантности, я обратилась к эпохе Регентства [152] – ничто не ново под луной. Мы знаем, что наши современные изобретения предвосхищены воображением Жюля Верна. У меня появились высокие воротники, широкие шейные и головные платки, тонкие талии. Это было, я сама признаю, немного вычурно. Основой плана спасения должна стать простота. На этот раз мне захотелось, вопреки своей обычной логике, быть практичной, но люди устали от повседневных проблем, и некоторая вульгарность взяла верх.
152
Начало XVIII в. во Франции.
Эльза Скиапарелли в шляпе из шелка в полоску, коллекция осень 1944 г. Фото Сесила Битона
Мои мечты продолжались, приходили видения женщин, одетых удобно, элегантно, но довольно скромно; древняя мудрость китайцев, скромность их одежд – вот о чем думалось. Я сделала простые платья с ниспадающими линиями, которые просто положить в пакет и носить; они легкие, всем идут. Я выполнила целый гардероб, умещавшийся в одной сумке «Констелласьон» [153] , специально для этого созданной, и весивший меньше десяти фунтов: двухстороннее пальто, дневное и вечернее; шесть платьев; три шляпки. Я считала тогда, что это естественный ответ на жизнь, которую нам приходится вести, – и ошибалась. Эта коллекция – упрямо продолжаю считать ее одной из самых интеллигентных среди всех, когда-либо мной представленных, – имела успех рекламный, но не коммерческий. Женщины, даже в возрасте, стремились походить на девочек, иметь так называемый летящий силуэт, носить макияж, который так и кричит смерти: «Остановись!»
153
Созвездие (фр.).
Естественно, к логике тут уже не обращались. Симпатии и верность крутились как флюгер, товарищество, доверие – все забыто. Достаточно вспомнить, что объектом обожания был Муссолини, его ужасную смерть в августе 1945 года, чтобы понять, насколько переменился мир.
Перед войной я вполне ясно выразила, что думаю о неблагоприятном влиянии этого человека на Италию, и, несмотря на большой риск, которому подвергалась в то время, даже заявила, что он один сделал возможным пришествие Гитлера. Но моей реакцией на его повешение вместе с любовницей было отвращение. Единственный ответ на эти события, на бесчестье тех, кто за ним следовал и считал его своим спасителем, а теперь плевал на его могилу, – сдержанность и суровость.