Моя шокирующая жизнь
Шрифт:
Его архитектура, мягкая и светлая, с многочисленными аркадами, аллеи с вечными кипарисами; огромный бассейн с голубой прозрачной водой, в дни приемов длинный стол из черного мрамора, – все усыпано туберозами, нарциссами и лилиями. Хаммамет кажется последней дверью, ведущей в новый мир. Практически невозможно приобрести дом в этом замкнутом месте, но мне повезло, я купила у старого ирландского полковника-бонвивана маленький белый домик, от которого вела тропинка к морю. Ночью я видела белых орлов, летевших на свет. На старом кладбище жил священный марабу. Однажды я спросила, можно ли, чтобы меня здесь похоронили, и мне ответили, что для неверных здесь места нет.
Когда этот домик в Хаммамете стал моим, мне внезапно пришла в голову мысль, что я бессознательно обратилась к Востоку, который так любил мой отец.
В том же году я отправилась в Рим, чтобы открыть его заново. Я вспоминала Рим, как вспоминают старый припев, звучавший в памяти в бессонные ночи, – этот священный город, который любят инстинктивной любовью, бледно-желтый,
Сначала я отправилась повидать свою маму, которая была уже очень стара, но чувства ее обострились, как никогда. Она стала более сговорчивой, более склонной говорить «да», чем «нет», читала газеты, обсуждала политику и принимала после обеда друзей. В начале войны она была отправлена фашистами на виллу в деревне и очень от этого страдала. Я заметила, что моя сестра каждый день ходила к мессе в шесть утра и вела существование одновременно сестры милосердия и отшельницы. Наконец я нашла многих своих друзей, которые жили, как и раньше, в тех же дворцах. Я ходила, ходила, так что под конец не могла уже выносить высоких каблуков на плохих мостовых. Я отправилась в Ватикан, где снова увидела швейцарских гвардейцев, чьи мундиры нарисованы самым великим художником, который когда-либо жил на свете, – Микеланджело. На этих черно-желтых с красным мундирах вышит девиз: «Через кровь и мрак – к свету».
Я посетила Квиринал, дворец короля, бывшего тогда в изгнании. Там в фильме о Калиостро снимался Орсон Уэллс [172] . Я им восхищалась – какой невероятный образ Юлия Цезаря он создал: играя эту роль, он сумел показать (тут нет следов постановки, только необыкновенное трагическое чувство) и римское величие, и могущество, и силу армии. Вспоминаю его сенсационную передачу по радио, когда он предупредил все американское население, что на Землю спускаются вооруженные до зубов жители Марса, чтобы начать войну [173] .
172
Уэллс, Орсон (1915–1985) – американский режиссер театра и кино, добился международного признания за новаторский по тем временам подход к постановке шекспировского Юлия Цезаря: одетые в современные костюмы актеры играли на сцене без декораций, освещенные причудливым светом.
173
Имеется в виду знаменитая радиопостановка по книге Герберта Уэллса «Война миров» 30 ноября 1938 г., в которой Орсон Уэллс использовал традиционную новостную подложку, звуки паникующей толпы и выстрелы, чем вызвал всеобщий хаос, и как писали газеты: «Марсианская атака в радиопостановке повергла тысячи американцев в ужас». В последствии властям потребовалось шесть недель, чтобы успокоить население. Режиссер постановки, 23-летний Орсон Уэллс, был уволен.
Странное зрелище являют залы Квиринала, превращенные в киностудию для съемок Калиостро. В уголке спальни короля, где еще сохранилась мебель, я присела. Тусклый персонаж, имени которого я не знала, приблизился ко мне и прошептал: «Король умер!»
Так, Виктор Эммануил [174] умер, когда Орсон Уэллс играл Калиостро в его спальне, и на трон, уже обреченный, предстояло взойти Умберто.
Глава 18
А затем я отправилась в Нью-Йорк, чтобы посмотреть на свою первую внучку Марису. Гого уже снова ожидала ребенка [175] .
174
Виктор Эммануил III (1869–1947) – третий король единой Италии нового времени, в 1946 г. после почти полувекового царствования (1900–1946) отрекся от престола в пользу уже практически руководившего Италией сына Умберто II, который носил корону только месяц и был низложен по итогам референдума.
175
У Эльзы Скиапарелли были две внучки. Старшая Мариса Беренсон, актриса и модель, играла у Лучано Висконти в «Смерти в Венеции» и Боба Фосса в знаменитом «Кабаре». Ее сестра Берри (Беринзия) Беренсон тоже стала актрисой, а в качестве фотографа сотрудничала с такими изданиями, как Life и Vogue. Погибла 11 сентября 2001 г. – она была в одном из самолетов, протаранивших Всемирный торговый центр в Нью-Йорке.
Мариса ползала по полу и издавала странные звуки. Я остановилась в «Плазе» и вот, надев свое лучшее, новое и самое элегантное пальто, собиралась пересечь Пятую авеню и дойти до нужного дома. Был День святого Патрика.
Эльза Скиапарелли со своими внучками, 1949
Кто не видел Нью-Йорк в День святого Патрика, не знает Ирландию. В этот день Нью-Йорк предоставлен ирландцам, а поскольку они
176
Роуз, Билли (1899–1965) – американский композитор, сценарист, импресарио, имел свой мюзик-холл. Известна его автобиографическая книга «Вино, женщины, слова» (1946).
Все население Нью-Йорка в День святого Патрика одето в зеленое. Я перехожу Пятую авеню посреди толпы и все время задаю себе вопрос, почему на меня оборачиваются; начинаю неловко себя чувствовать. В этот момент один прохожий смотрит на меня и кричит:
– Вы что, с ума сошли?!
– Почему? – спрашиваю невинно. – Что я сделала плохого?
– Боже мой, да вы что – не знаете, что одеты в оранжевое?! [177]
К счастью, я уже подходила к дому Гого, а когда возвращалась обратно, была уже одета во все черное.
177
Оранжевый, особо ненавидимый ирландцами цвет, напоминает об историческом заклятом враге – доме герцогов Оранских. – Прим. пер.
Мариса Беренсон, внучка Эльзы Скиапарелли, 1972
Мариса Беренсон в фильме Боба Фосса «Кабаре», 1972
Мариса Беренсон в фильме Стэнли Кубрика «Барри Лондон»
Позже я рассказала эту историю во время приема в своем бутике Арту Бухвальду [178] , и мне казалось, что раньше никогда его не встречала.
– А память у вас на лица, несомненно, столь же слабая, как на исторические факты, – попенял он. – Вы не припоминаете, что видели меня?
178
Бухвальд, Арт (1925–2006) – американский фельетонист, автор 33 книг, лауреат Пулитцеровской премии.
Откровенно говоря, не помнила; я знала только его блестящие хроники в «Геральд Трибюн», которые читала каждое утро, и благодаря своему юмору они помогали мне спокойнее воспринимать плохие новости на других страницах.
– Мне поручено доставить вам большой букет в отель «Пьер», – начал он. – Я был в то время беден и считал каждую копейку. Вы сами открыли мне дверь, и я увидел комнату, всю заставленную цветами, казалось, движешься по лабиринту из цветов. Вы дали мне на чай и вернули букет, сказав, чтобы я подарил его тому, кого люблю. Вот я и принес маме. Он был прекрасен и выглядел таким дорогим, что мама заподозрила неладное: где же это я такой раздобыл? А когда сказал, что мне отдала его мадам Скиапарелли, подозрения ее усилились.
«Обманщик!» – крикнула она и закатила мне пощечину.
Последний раз, когда была в Нью-Йорке, я получила огромный букет роз цвета «шокинг», к нему была приложена карточка Арта Бухвальда, в которой он написал: «Жаль, что не могу принести сам, тем более, заработать десять су!» Я ответила: «Спасибо! Мне тоже!»
Во Франции, как, впрочем, и везде в то время, происходило множество социальных волнений. У людей появилась привычка говорить в шутку, что единственный момент спокойствия – когда правительство в отставке и не голосует за очередной закон.
При приеме на работу люди непрерывно заполняли бесчисленные формуляры, тем не менее нужды трудящихся не удовлетворялись бюджетными ассигнованиями государства. Все предпочли бы получать более высокую зарплату. К примеру, моему шоферу понадобилось вылечить зуб, и я спрашиваю его, почему он не идет к зубному врачу, и выяснилось, что только часть затрат на лечение покрывается социальной страховкой, а он не может собрать остальное. Я предложила ему взять эти расходы на себя. Счет достиг семидесяти пяти тысяч франков, а государство оплачивало семь тысяч!