Моя свекровь — мымра!

Неприятности у меня начались сразу же. Припоминаю теперь, что в этом городе так бывало всегда. Однако, сходя с трапа самолета, я плохими предчувствиями не мучилась и подозрениями не страдала. Ни о чем не тревожась, я предвкушала одни удовольствия и не сомневалась, что встретят меня с почетом.

Меня и встретили.

Наручниками. Прямо в аэропорту.

Нет, не сразу. Я успела получить багаж и довольная катила его за собой — новенький чемодан из кожи нильского крокодила, дорогущий ужасно. Разорилась,

Катила стильный чемодан и кокетливо поглядывала на витринные стекла аэропорта, неплохо играющие роль зеркал. Я любовалась собой и особенно новым леопардовым пальто. Знаю, многие поступают иначе, но я в дорогу беру все новое, особенно если еду в провинцию: надо же задавать там столичный тон. Тем более, что в провинции зачастую одеваются так, словно живут от банкета и до банкета, словно от приема до приема коротают свободную минутку у прилавков магазинов, в прачечных, в автобусах, в метро. Там Ферре, Миссони и Версаче никого не удивишь. Во всем этом они на работу ходят.

Кстати, о работе. Однажды в местном метро ко мне подошла попрошайка — девица с ребенком на руках. Так вот на ней был пиджачок из того же салона, в котором с глубочайшим отвращением одеваюсь и я. Скрою название салона, чтобы не делать подлецам рекламу — кошмар, как там дерут! То есть грабят, упаси вас бог подумать плохое — я не о сексе.

Здесь не могу не заметить: ужас, как богатеет русский язык, просто на глазах богатеет: слова обрастают двойным и тройным смыслом. Уже и фразы бросить нельзя, чтобы не брякнуть двусмысленности, так стремительно наши слова меняют значение. Куда это придет неизвестно, но все чаще и чаще приходится думать, когда говоришь, иначе сказанное приобретает неожиданно извращенное направление. Год-другой и невинные “драть”, “пороть”, “жарить”, “парить” смело будем относить к пошлым и даже охальным. Туда же скоро отнесут и милейшее словечко “голубой”, не сомневайтесь. Скоро толковый словарь Ожегова переименуют в “словарь матерных и бранных слов”, вот как цинично мы стали смотреть на мир.

Но вернемся в аэропорт. Я катила дорогущий чемодан из крокодила, любовалась отпадным пальто из леопарда и с нежностью думала о себе: “До чего же я в своем вкусе! Молода, стройна и стильна! Просто повезло, что не видит меня старушка Брижит Бардо — пламенный защитник животных, будто на нашей планете больше некого защищать, будто всех людей уже защитили. Да-а, старушка-Брижит убила бы меня. Особенно за крокодила. И за леопарда. И за пояс из змеи. И за шагреневую косметичку. Боже, сколько зверья извели ради такого животного как человек!”

Едва я об этом подумала, как ко мне подошел высокий симпатичный милиционер, очень молодой, даже юный. С обворожительной улыбкой на устах я приготовилась бодро давать автограф, но милиционер ни с того ни с сего строго потребовал документы.

“Не узнал меня, — огорчилась я, но тут же повеселела: — Еще бы! Ведь после развода с мужем я помолодела на десять лет! А после свадьбы с Робертом сбросила еще лет двадцать, не меньше!

Стоп!

Да, переборщила слегка. Но по-любому, я теперь молодоженка и изменилась неузнаваемо. Теперь меня даже соседские собаки не узнаю — лают как сумасшедшие Не удивительно, что милиционер тоже меня не узнал”.

— Попрошу предъявить документы, — строго потребовал он, о своем счастье не подозревая — не каждый же день знаменитости вроде меня попадаются ему на глаза.

— Неужели вы не догадываетесь кто перед вами? — кокетливо играя глазами, спросила я.

— Догадываться я не привык, конкретно хочу это знать, — ответил юный милиционер, глядя на меня без всякого интереса.

— Ха-ха! — обрадовалась я возможности его огорошить. — Так вы еще не в курсе какое важное событие произошло в вашем городе?

Милиционер слегка растерялся и спросил:

— Какое?

— Так слушайте, — с гордостью заявила я, элегантно отводя в сторону леопардовую полу и упираясь рукой в свое роскошное бедро, изысканно драпированное французскими шерстяными кружевами — стильный костюмчик от самого…

Впрочем, не стоит и ему делать рекламу.

Стоя в этой элегантной позе: одна рука небрежно брошена на чемодан из крокодила, другая — на кружевном бедре, я многозначительно выдержала длинную паузу и добилась своего: милиционер начал приобретать вид задумчивый и рассеянный, что очень ему шло.

— Я вас слушаю, слушаю, — нетерпеливо бормотал он, механически приподнимая фуражку и вытирая со лба капли пота.

“От меня и не таких в пот бросало! То ли еще будет!” — подумала я и воскликнула:

— Слушайте!

И, выдержав паузу, снисходительно усмехнулась, после чего с триумфом продолжила:

— Перед вами настоящая знаменитость! Наимоднейшая писательница! Скорописица даже! Строчащий русский талант! А может и гениальность!

— Да кто же вы? Кто?

— Я…

Ох уж эта молодежь, вечно она торопится — новой паузы он не выдержал и с трепетом закричал:

— Ну же! Ну!

— Не нукайте, молодой человек, меня невозможно запрячь! К тому же, я совершенно не лошадь!

— Не лошадь? А кто вы? Очень хотелось бы знать!

— Я аж целая Софья Адамовна Мархалева! — брякнула я и сразу же пожалела.

Признаться, думала он падет ниц и поцелует подол моего «леопарда», но этот сосунок в «пеленках» милиционера вдруг озверел и завопил:

— Ха?ха! Мархалева! Вас-то мне и надо, мошенница и аферистка! Хватайте ее! Хватайте!

И меня схватили!

Самым неприятным образом — как это принято у стражей порядка — на глазах у толпы. Пока я усердно перечисляла, сколько хорошего написала о внутренних органах, меня (в леопардовом пальто!) грубо и не эстетично волокли в «воронок». И толпа зевак глазела, будто я депутат или верблюд. Или Боинг-777.

Ужас!

У-жас!!!

В таких немыслимых условиях лишь невероятным усилием воли удавалось сохранять присущую мне элегантность. Поверьте, в наручниках весьма нелегко чувствовать себя неотразимой.