Моя. Я так решил
Шрифт:
Ну вот как назвать нежную кожу, если она — реально нежная? Как охарактеризовать шепот тихий-тихий в ночи, если он реально — сводящий с ума?
Никак. Не придумано таких слов. А описать хочется. Просто, чтоб в памяти утвердить еще раз. Чтоб навсегда выбить в мозгу.
— Ты всегда такой? — она смотрит своими светлыми глазами, нежными, ангельскими. И сейчас они — темные.
— Какой? — голос хрипит, послушно снижаясь до шепота. Она не хочет громко. Я подчиняюсь.
— Такой… Нерешительный…
— Нет.
Усмехаюсь ее
Но про Масю почему-то непривычно не хочется думать. Погружаться. А еще — не болит. Тоже непривычно.
Так странно это ощущение, так ново, что недоверчиво кручу головой, внезапно чувствуя себя летящим, легким таким.
Словно сидел все это время в башке здоровенный гвоздь. Сидел, сидел… И что бы я ни делал, а он там был. Мешал… чувствовать. Радоваться. Жить.
А сейчас — раз! — и нет его! Просто нет!
Все остальное — не изменилось. Ночь аргентинская, патока черная. Женщина — на контрасте с ночью — алебастрово-светлая, высокая, хрупкая, статуэтка в полумраке. Неоднозначность ситуации, наша недоговорённость, ощущение странности происходящего, нереальности, сна.
Все это — на месте.
А вот тоски, обиды застарелой, жуткой от того, что привычна мне стала… Их нет.
— Нет, — еще раз повторяю Эвите свой вполне осознанный, однозначный ответ.
И шагаю к ней.
Подхватываю на руки, опускаю на кровать.
За окнами — огромными, панорамными, оставляющими ощущение незавершенности, беззащитности — чернота.
Где-то там Родриго со своим племянником.
Они завидуют мне.
Называют счастливчиком.
А я? Я тоже так думаю?
Изучаю белую кожу женщины, спокойно смотрящей на меня снизу, ее точеные черты лица, губы, нежные, пухлые…
И понимаю, что им есть, чему завидовать. Я — реально счастливчик.
Какого хера так долго этого не осознавал?
— Поцелуй меня, — тихо просит Эва, — у нас так мало времени осталось…
Почему мало? У нас вся ночь впереди! И не только ночь!
Мне хочется ей это все сказать, но решаю плотно пообщаться утром, а пока в самом деле не терять времени. Нашего с ней времени.
Наклоняюсь и целую, наконец, мягкие, чуть дрогнувшие под моим напором губы.
И становится не по себе от внезапно нахлынувшего ощущения… Черт, опять, как в женском журнале… Но нет других слов. Ощущение предопределенности у меня. Судьбы, если хотите.
Я всего лишь целую ее, мою случайную спутницу, а в голове уже черти что творится.
Словно она — моя. Полностью моя. Сделана для меня. Ждала только меня. И дальше будет тоже только со мной. Никак по-другому. И, наверно, это даже не мое решение. Как и эта ночь, собственно, тоже не мое решение.
Но и не требуется. Никуда не деться уже.
Я погружаюсь. На дно. И ее поцелуй заменяет мне дыхание.
Эва обхватывает меня тонкими руками, стонет тихо и как-то жалобно в губы, а затем, когда я
Не могу тормознуть, не думаю о том, нравится ей так или нет.
Мне — хочется, мне — нравится.
И я целую ее, вылизываю жадно, не умея надышаться, напиться ее сладостью.
— Боже, боже, боже…
Эва без остановки что-то шепчет, руки ее то раскидываются по белому полотну простыни, то стараются достать мои волосы, зарыться тонкими пальцами, словно прося остановиться, или приказывая продолжить.
Когда она неожиданно хрипло вскрикивает и выгибается, я даже не понимаю, что происходит, настолько не в себе. Настолько сошел с ума.
Машинально придерживаю за бедра, прижимаюсь, с наслаждением ловя все отблески кайфа, а затем скольжу вверх, чтоб насладиться безумием и растерянностью в темных, как сама аргентинская ночь, глазах.
— Нет, — опять повторяю свой ответ на ее единственный вопрос, заданный в самом начале этой ночи, — не-е-ет.
Последнее длинное «не-е-ет» у меня получается синхронно с таким же длинным движением. В нее. В тесноту, влажность. Сладкую и утягивающую. Я еще не на дне, оказывается. Я погружаюсь. Тону. Умираю. Воскресаю. Опять умираю. Каждое движение в ней синхронизируется с безумным выражением в глазах. И нет. Это не секс. Я знаю. Я умею отличить. Теперь умею. Научился.
Это — блядское погружение. Это — с головой. Это — с сердцем. Это — со всем.
— Еще… — ее губы еле двигаются, и получается выдыхать тоже синхронно с моими, набирающими силу и жесткость движениями, — еще, еще, еще…
— Да, — отвечаю и прижимаюсь к распахнутому рту, чтоб сделать погружение окончательным.
И чтоб не одному мне перестало хватать воздуха. Не буду один тонуть. Только с ней.
Эва переплетается со мной руками, ногами, обхватывает, тянется, обвивает, как белая, гибкая лоза — темный камень, опутывает собой, мы сливаемся в одно, и ощущение такое, что теперь всегда так будет.
Движения становятся неторопливыми, я сознательно замедляюсь, потому что хочется тянуть этот момент, хочется его переживать снова и снова…
Хотя, у нас впереди вся ночь. И вся жизнь. Эва еще не в курсе просто, но я уже все решил.
— Пожалуйста… Пожалуйста… — она не выдерживает первой, сходя с ума от моей мучительной медлительности, нетерпеливая какая…
Перехватываю ее беспокойные руки, укладываю жестко над головой, приподнимаюсь, невольно усмехаясь от жажды и паники в темных глазах: