Мозаика Парсифаля

Ладлэм Роберт

– Оправданное и вполне справедливое желание, – произнес Брэдфорд. – Теперь нам остается поблагодарить вас за сотрудничество. Вы предоставили исчерпывающую информацию и тем самым очень помогли нам сегодня. Вы свободны, и мы все желаем вам успеха.

Человек поднялся со стула, кивнул неуверенно и направился к дверям. На полпути он остановился, коснулся пальцами пластыря на левой щеке и, повернувшись к могущественным людям за столом, произнес:

– Я заслужил пластическую операцию.

– Убежден, что заслужили, – ответил заместитель

госсекретаря. Агент-наблюдатель с Коль-де-Мулине отворил дверь и вышел в белоснежный коридор. Как только за ним закрылась дверь, Хэльярд повернулся к Брэдфорду и заорал:

– Связывайтесь с Римом! Доберитесь до этого чертова журнала и определите, кто стоит за «Двусмысленностью»! Это все тянется к Парсифалю! Вы, похоже, все время пытаетесь нам внушить такую мысль!

– Да, генерал, – ответил Брэдфорд. – Однако пароль или, если хотите, код «Двусмысленность» был предложен начальником консульских операций Дэниелом Стерном. Его имя было исправно внесено в журнал старшим атташе Харри Уорреном. Текст записи был мне зачитан. Он гласит: «Пароль: Двусмысленность. Объект: М. Хейвелок. Решение принимается».

– «Принимается»? – переспросил Брукс. – В таком случае позвольте спросить, когда же оно было принято?

– Если судить по журналу посольства, то оно вообще не было принято. Больше нет никаких упоминаний о «Двусмысленности», Хейвелоке или отправке группы на Коль-де-Мулине.

– Этого не может быть, – протестующе заявил генерал. – Вы же только что слышали слова агента. Добро было дано, подтверждающий его пароль произнесен. Свидетель не путался в показаниях. Из Вашингтона наверняка был звонок.

– И он был.

– Вы хотите сказать, что запись была уничтожена? – спросил Брукс.

– Она просто не была сделана, – ответил Брэдфорд. – Уоррен ничего не записал.

– Так свяжитесь с ним, – предложил Хэльярд. – Прижмите его к ногтю! Он-то знает, с кем разговаривал. Эмори, садитесь же, черт вас побери, за телефон! – Повернувшись в кресле, он обратился к стене: – Господин президент!

Ответа не последовало.

Заместитель госсекретаря покопался в стопке лежащих перед ним материалов и вытащил тонкий конверт из плотной желтой бумаги. Открыв его, он достал еще одну фотографию и вручил бывшему послу. Брукс взглянул на нее и разинул рот. Не произнеся ни слова, он передал снимок Хэльярду.

– Боже… – Хэльярд поднес фото ближе к лампе. Снимок был зернистым, с полосами технического брака, но в целом изображение было отчетливым. Это была фотография трупа, лежащего на белом столе. Одежда покойника была разорвана, вся в темных пятнах крови, с разбитого лица кровь была аккуратно смыта для того, чтобы облегчить идентификацию. Это было то же лицо, что и на фотографии, которую Брэдфорд демонстрировал несколько минут назад агенту с Коль-де-Мулине. Харри Уоррен, старший атташе Консульских операций. Посольство Соединенных Штатов, Рим.

– Это поступило по телексу сегодня примерно около часа дня. Вы видите Уоррена. Он

был сбит машиной два дня назад рано утром на виа Фраскати. Имеются свидетели происшествия, но ни один из них не смог оказать существенной помощи следствию. Нашим людям удалось узнать, что сбил Уоррена большой легковой автомобиль с мощным двигателем. Мотор громко ревел – очевидно, машина набирала скорость перед ударом. Кто бы ни был ее водитель, он сделал все, чтобы не промахнуться. Он сшиб Уоррена в тот момент, когда он ступил на тротуар, и припечатал к фонарному столбу. Машина получила серьезные повреждения. Полиция, естественно, объявила розыск, но надежда на успех минимальна. Скорее всего, автомобиль находится сейчас где-нибудь на дне горной реки.

– Следовательно, и эта нить порвана. – Хэльярд швырнул фотографию по направлению к Эдисону Бруксу.

– Я скорблю по Уоррену, – сказал заместитель госсекретаря, – но не совсем понимаю, о какой нити вы говорите.

– Кто-то полагал, что такая связующая нить существует, – произнес генерал.

– Или этот кто-то просто решил обезопасить себя с фланга.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Брукс.

– Тот, кто отдал приказ «исправлению не подлежит», не мог знать, что Стерн сказал Уоррену. Нам известно лишь то, что решение в тот момент еще не было принято.

– Поясните, пожалуйста, – попросил Брукс.

– Допустим, стратеги из Консульских операций пришли к выводу, что не могут принять решения. Если судить по внешним признакам, проблем у них не должно было возникнуть: психопат, взбрыкнувший агент, способный нанести значительный ущерб, потенциальный перебежчик, убийца, наконец. Решение в таких условиях не обременило бы их совесть. Но предположим, что им удалось узнать нечто такое, что поставило под сомнение все прежние оценки.

– Эта женщина. Каррас.

– Возможно. Это также могла быть какая-то дополнительная информация, сигнал, опровергающий идею о невменяемости Хейвелока, о том, что он маньяк. Из этого гипотетического сигнала вытекало, что он не менее здоров, чем они сами; совершенно нормальный человек, оказавшийся перед ужасной дилеммой, созданной чужими руками.

– Что соответствует действительности, – негромко заметил Брукс.

– Именно так, – согласился Брэдфорд. – Как же они должны были поступить в таком случае?

– Искать помощи, – сказал Хэльярд. – Просить совета.

– Указаний, – добавил политик.

– Иными словами, – суммировал Брэдфорд, – особенно в свете того, что факты не совсем ясны, разделить с кем-то ответственность за окончательное решение. И через несколько часов это решение было принято, а они все погибли… и мы не знаем, кто это совершил, кто сделал последний звонок в Рим. Мы только можем предположить, что это был некто, приобщенный к секретной деятельности и кому доверяли настолько, чтобы поделиться паролем – «Двусмысленность». Вот этот человек и принял окончательное решение; он позвонил в Рим.