Мозаика странной войны
Шрифт:
– А что… – замялся Пилот. – Много нас таких?
– Бесконечность! – весело рассмеялась женщина. – В каждой более-менее технологичной линии. Наверное, это предопределено. Да, так вот. Если даже варвары, вырвавшись на волю, умудряются не оборвать свою линию, то начинают обрывать чужие, сталкиваются друг с другом, начинают воевать, ну и… Сам понимаешь.
Пилот вздрогнул, осознав, что вся его со товарищи глобальная стратегия оказалась всего лишь возней банды дикарей на побережье островка.
– В ходе войны неизбежно увеличивалась энтропия
– Нет…
– Ну, вкратце – каждая линия является устойчивой и замкнутой системой, и если ее разомкнуть, стремится к сворачиванию в… ну, в общем, к самоуничтожению. Вы сталкивались только с одним видом воздействия на систему – увеличением энтропии, хоть и разными методами, разрушительными в основном. А мы разработали способы поддержания баланса… то есть, если энтропию одновременно и увеличивать, и уменьшать, то линия может безболезненно принимать и отрывать от себя части других линий – в том числе материальные предметы, энергию из других линий – и оставаться при этом относительно стабильной.
– То есть…
То есть, мы может поддерживать межлинейную и даже межвременную торговлю, устраивать, например, чисто исследовательские линии, в которых собирались бы гении из других миров, чисто производственные – в которых сгоняли бы пролетариат с чисто исследовательских и курортных… полигоны – на которых можно испытывать самое разрушительное оружие… Хочешь поприсутствовать при взрыве гигатонной бомбы в атмосфере… или лучше – в гидросфере? Зрелище – незабываемое, планета – в пыль!
Женщина передернула плечами, Пилот тоже вздрогнул.
– Да. Так вот, сейчас у нас примерно две тысячи производственных миров, с десяток заповедных, примерно столько же – научных, и – самое главное, ради чего все это, собственно, и затевалось, – полсотни так называемых чистых линий.
– Чистых?
– Мы не вмешиваемся в их развитие. Почти не вмешиваемся. Единственное вмешательство – это если там кто-нибудь близко подходит к открытию парапривода – тогда приходится аккуратно его… отвлекать.
– Уничтожать?
– Ну, зачем же уничтожать, тем более, что обычно это или одна из ипостасей меня… и тебя, разумеется, или просто очень умный человек. Иногда удается переключить его интересы на что-нибудь другое, иногда приходится фальсифицировать результаты, иногда, если ничего не помогает – действительно, приходится и убивать.
– И как результаты?
– О! На одной из линий космические корабли уже достигли планет-гигантов, на Марсе процветает колония, на Венере пробуют перестраивать атмосферу. В общем, прогресс идет.
– А отрицательные?
– Ну разумеется. Несколько линий погибли в войнах, некоторые пострадали из-за таких, как ты… несмотря на всю охрану с нашей стороны. Десяток-другой просто тихо угасли… О чем ты задумался?
– О суете мирской. – Пилот вздохнул. – Как представлю, что все наши войны, усилия, жертвы – все напрасно…
Но почему же напрасно? – искренне возмутилась Контактер. – Теперь
Она рассмеялась – весело и заразительно, и Пилот тоже не удержался от улыбки.
Роботележка тем временем подвезла что-то зеленоватое в высоких запотевших фужерах, полную тарелку крохотных бутербродов, испускающих креветочный запах, и снова куда-то умчалась.
– Пошла за новой одеждой, – прокомментировала Контактер. – Ну, это надолго. Мы можем пока заняться чем-нибудь полезным. Что там у нас сегодня?..
С этими словами женщина первой протянула руку к столику, сделала глоток и зажмурилась от удовольствия.
– Не знаю, как это называется, но вкусно! – звонко рассмеялась она. – Присоединяйся!
Пилот с удовольствием съел несколько удивительно вкусных и питательных кругляшков с тарелки, запил чем-то напоминающим легкое вино с абсолютно незнакомым вкусом и непередаваемым невесомым ароматом – жизнь сразу же перестала казаться потерянной, а война – проигранной, а в следующий момент он чуть было не подавился бутербродом.
Контактер, небрежно сбросив свой ППК на шезлонг, решительно двинулась к бассейну. Сильные стройные ноги плавно переходили в округлый зад, талия казалась гибкой и пружинистой, кожа – гладкой до блеска, и Пилот, разрываясь между застрявшим бутербродом и ошеломляющим зрелищем, чуть не задохнулся.
– Давай, присоединяйся! – весело крикнула ему женщина с бортика.
– А…
– А, брось условности! Здесь все свои!
Она поднялась на вышку, изогнулась в полете и почти без всплеска вошла в искрящуюся брызгами воду.
Со странным чувством Пилот стащил с себя комбинезон, вдохнул побольше воздуха и мягко соскользнул с бортика.
Вода оказалась теплой и абсолютно безвкусной, будто дистиллированной – впрочем, скорее всего, так оно и было. Глубина бассейна была метров десять, и дно, покрытое каким-то асссиметричным орнаментом, просматривалось без труда.
Так же хорошо просматривалась сквозь совсем уж тонкий слой воды и роскошная грудь его спутницы.
– Как вода? – невинно поинтересовалась она. – Поныряем?
Они парили в прозрачной невесомой жидкости, словно в воздухе, и Пилот, не чувствовавший себя так хорошо вот уже несколько недель, совершенно расслабился и забыл обо всем. Женщина играла с ним в традиционно-женскую игру – то мелькала, соблазнительно изогнувшись, перед самым носом, то вроде бы случайно раскрывалась перед ним на неуловимое мгновение и тут же, вскинувшись, словно щука, уходила на дно, то небрежно задевала грудью его спину или выброшенную в сторону ладонь. Видно было, что такая игра нравится ей самой, а закончилось это тем, чем и должно было закончиться – Пилот улучил момент, поднырнул, схватил ее за ноги и утащил под воду.