Мозаика
Шрифт:
Слышны шум шагов и резкие голоса легионеров.
Старший по званию римлянин пристально вглядывается в лицо женщины. Одилия гневно тычет в сторону черного хода:
– Туда он побежал, туда! Негодяй разбил амфору с уксусом и сломал скамью! Пожалуйста, догоните его!
Солдаты не понимают чужого наречия, но, угадав в гневе женщины главное для них, бегут в указанном направлении. Крики и топот удаляются, но погоня пока ещё рядом и может в любой момент сюда вернуться.
Проходит минута, другая… Ксанф вылезает
Красивая женщина в шафрановой тунике. Тёмно-рыжие волосы, выкрашенные хной и собранные в косу на затылке, голубая лента опоясывает чело, брови – почти невидимые, выцветшие на солнца, глаза – большие, карие, в них и тревога, и забота, и отблеск хитрых озорных огоньков… или он лишь показался Ксанфу?
Чувственные полные губы и гладкий, как цвет красно-коричневой земли на склонах гор, атлас кожи.
Беглец знал Одилию, как знал всех в городе. Но никогда с ней не общался, ибо не имел ни времени, ни желания зайти в её таверну: гончарный круг и работа горшечником – вот что занимали его время и внимание.
Одилия же, сколько помнил Ксанф, была вдовой на нелёгком хозяйстве, доставшемся от супруга.
Ей было чуть больше тридцати лет, молчаливая, строгая, вся в себе, однако упругий стан, прелестная фигура и блеск в красивых глазах говорили о полноте жизненных сил. Как отблагодарить эту храбрую женщину?
– Ты спасла меня. Я твой должник…
– Чшшшш! – хозяйка, приставив палец к губам молодого мужчины, пристально смотрит в его глаза. Огоньки в её очах сливаются в ровное свечение, волнение борется с глубоко затаёнными томлением и негой. Мягко, но уверенно Одилия берёт Ксанфа за руку и быстро ведёт за собой по шаткой лестнице наверх. Там, на крыше, под щедрым раскидистым инжировым деревом, им никто не помешает, и пусть все погони мира подождут! Как флаг сдающейся крепости, с прекрасного тела Одилии соскальзывает шафрановая туника.
Шёлковой змейкой спадает покрытый узорами строфион [3] .
– ?!
– Чшшшшш!..
Солнце уже остывало, приближаясь к сосновой зелени, когда из таверны вышла рослая девушка в лазоревом хитоне и с ярко накрашенными глазами.
Лицо девы было стыдливо прикрыто розовым платком, из-под него виднелась алая лента, которой были перевязаны роскошные длинные волосы – немного, правда, спутанные.
Изредка, когда причёска пыталась съехать на лоб, модница украдкой поправляла их. Некоторая угловатость и несколько широкие шаги могли навести на мысль, что красавица в своем воспитании не уделяла должного внимания гимнастике и танцам. И что грациозность, увы, не в числе её добродетелей.
3
Строфион – пояс из мягкой кожи, которым античные женщины подвязывали грудь, греко-римский предок бюстгальтера.
Под оценивающими взглядами стражей девушка миновала городские ворота и уже более широким шагом направилась по дороге в сторону Таврских гор.
Мозаика
«Всякая добродетель зиждется на морали, а мораль есть порождение красоты, разума и соразмерности!»– Сеньор Бернардини, богатый купец из Сиены, сухой, поджарый и важный шестидесятилетний старик с крючковатым носом и внимательными цепкими глазками, степенно прохаживался перед двумя юношами, давая наставления перед приёмом на работу.
Его плащ со вшитыми рукавами и широким, отороченным мехом воротником – роскошный, ниспадающий до самой земли, – придавал особую важность всему, что говорил
И то верно: у сеньора Бернардини самая большая и красивая вилла в пригороде. На её возведение были приглашены лучшие каменотёсы Лигурии, а внутреннее убранство поражало превосходной отделкой, обилием украшений и причудливостью орнаментов. Золотые кубки, китайский фарфор, мебель из сарацинского граба уснащали жилище именитого купца и почётного горожанина. Поговаривали, будто рекомендации строителям давал сам старый Лука Фанчелли [4] , а потолки и стены особняка старательно расписывали ученики божественного Рафаэля. Отделать купальню, да, пожалуй, изготовить декоративную столешницу в гостиной – вот что осталось, когда деньги на строительство почти закончились.
4
Лука Фанчелли. К тому времени – главный архитектор кафедрального собора Святой Марии с цветком (La Cattedrale di Santa Maria del Fiore), самого знаменитого архитектурного сооружения Флоренции.
Желая сэкономить и наконец покончить с разорительным благоустройством, сеньор Бернардини долго искал мастеров, способных достойно – а главное, недорого – завершить интерьер.
Сегодня перед ним в смущении стояли два кандидата. Одному из них, Батисто, было лет двадцать, другому, Арканжелло, не сильно больше. Несмотря на очевидную молодость, слава об их мастерстве, не по годам развитом вкусе, умении составлять мозаики и выкладывать дивные орнаменты быстро дошла до сеньора, и он посчитал уместным взять на работу именно их. К тому же, решил, что так выйдет дешевле, нежели пригласить известных и избалованных заказами маститых мастеров. …Скучающие Арканжелло и Батисто, переминаясь с ноги на ногу, выслушивали однообразный монолог хозяина, ожидая узнать что-нибудь конкретное про свой гонорар. Полгода назад их наставник, почтенный Рикардо Челли, удалившийся по старости от трудов своих, благословил учеников на заработки, справедливо полагая, что только работа придаст мастерству талантливых подмастерьев необходимую огранку.
Разные характеры весьма удачно дополняли их совместное творчество, которое смогли оценить уже многие заказчики Лигурии.
Любимым делом Арканжелло – высокого, хорошо сложенного молодого человека, со спокойным, задумчивым взглядом карих глаз, с густыми вьющимися чёрными волосами и некоей отрешённостью о взгляде – были подгонка и огранка различных пород камня.
Он словно разговаривал с минералами на их языке, помогая им раскрыться во всей красе, и был единственным, кто смог перенять у своего учителя основной секрет полировки кромки камней.
Поприщем Батисто было сложить из частного единое: определить идею будущего творения, представить её заказчику, подготовив эскизы и колор предстоящей работы. Ростом – ниже Арканжелло, но более светловолосый, импульсивный и непосредственный, он обладал достаточной разговорчивостью, любопытством и живостью характера. И, в отличие от напарника, мог неистово наброситься на работу, умудриться за день сделать больше, чем иной за неделю, после чего следовали вялость и нежелание вообще что-либо творить. Батистой нужно было восхищаться – только тогда его источник бодрости не иссякал.
Дружба молодых мастеров держалась на удачном дополнении темпераментов, умений и общих взглядов на природу творчества. Поэтому даже минуты их раздора носили хотя и бурный, но быстро утихающий характер.
… – Мне не нужна смальта, – меж тем продолжал хозяин. – Это я знаю как «тяп-ляп, потом потрескается и выпадет», как у преподобного отца Андреа. Нет. Ищи вас потом как ветра в поле!.. Мозаику сделаете флорентийскую и в таком же духе орнаменты в купальне! За что шестидесяти флоринов будет вполне довольно… если, конечно, сделаете в срок и с прилежанием!