Можайский — 1: начало
Шрифт:
— А ведь и правда! — Вадим Арнольдович опять усмехнулся сквозь улыбку. — Как же тебя, нашего Брута, в услужение к Молжанинову занесло? Ведь он… постой-ка! Как ты это говорил?
— Паразит на теле общества! — «Брут» засмеялся. — Да: такие, как он, — паразиты на теле общества. Ты только посмотри вокруг!
Вадим Арнольдович и «Брут» огляделись, согласно и осуждающе качая головами.
— Сколько денег потрачено впустую! Скольких голодных можно было бы накормить! Скольким нуждающимся в обучении стипендии назначить! А вот поди ж ты: замерло истуканами, вложено в мазню, вмонтировано в камень!
«Брут», как давеча и Вадим Арнольдович, посуровел.
— Вот так и проходит слава [149] … Спрашиваешь, как я здесь оказался?
— Ну…
— Нет ничего проще. Служить по специальности я не мог: всё из головы за эти годы выветрилось. Любой первокурсник знает теперь больше, нежели я. Но не двор же идти подметать? Да и привычки мои… ты ведь знаешь…
149
149 «Брут» неполно и по-русски «говорит изречением»: sic transit gloria mundi — так проходит мирская слава.
И вновь Вадим Арнольдович, не прекращая улыбаться, усмехнулся:
— Как же, как же: как и римский Брут, взращенный в полном довольстве, ты не привык ни к нужде, ни хотя бы к малому. Такой вот ты у нас социалист: не опуститься до других, а других до себя поднять мечтаешь!
«Брут» тоже усмехнулся:
— Наверное, так. Но как бы там ни было, не с моими привычками было идти на копейки. Вот я место себе и подыскал. Оклад у меня — вдвое против генеральского и, хотя и не полностью, но более или менее мои нужды удовлетворяет. Правда, работать приходится много.
— Да ну? — Вадим Арнольдович еще раз огляделся по сторонам. — И что же ты делаешь?
«Брут» улыбнулся по-дружески, но снисходительно:
— На это не смотри: моя работа не в протирании пыли заключается. Я — управляющий домом и получаемым с него капиталом. На мне лежит абсолютно всё, что связано с функционированием, принципами аренды, своевременностью расчетов, доходностью вложений, определением политики капитализации…
— Прости?
— Молжанинов, — «Брут» кивнул в потолок, очевидно, адресуясь к квартире своего нанимателя, — прибыль с дома в другие свои предприятия не пускает и на себя не тратит. Почему — не спрашивай: я не знаю. Вот и выходит, что я распределяю ее по займам, бумагам и прочему, а потом еще и этот доход пускаю в оборот. Я, получается, и завхоз, и надзиратель, и бухгалтер, и дворецкий, и, как сказали бы наши друзья-американцы, business-manager, а заодно уж — чего греха таить — и stockjobber [150] ! Сам понимаешь, при таком положении говорить о ходьбе вразвалочку не приходится.
150
150 Биржевой спекулянт.
Вадим Арнольдович, мысленно представивший объемы описанных работ, был вынужден согласиться. А «Брут», тем временем, словно бы спохватившись, спросил:
— Но ведь и ты, я полагаю, человек занятой! Ты к нам по делу, не так ли?
— Да. — Вадим Арнольдович тоже опомнился и даже немного смутился сам про себя: как же он позабыл о деле? — К Молжанинову я. Он у себя?
«Брут», подметив произошедшую в старинном приятеле перемену — Вадим Арнольдович перестал улыбаться, нахмурился и даже принял официальный вид, — удивленно
— Только не говори, что он своим экипажем оказавшуюся на панели [151] сиротку переехал!
Вадим Арнольдович вздрогнул: созданный «Брутом» образ показался ему и странным, и зловещим одновременно — настолько он и подходил, и нет одновременно к представлению самого Вадима Арнольдовича о творимых Молжаниновым злодействах.
— Нет, не переехал. Так он у себя?
— Вообще-то — нет. Точнее, он дома, но в этот час никого не принимает.
151
151 «Брут» имеет в виду не проститутку, а говорит в самом прямом смысле: сирота на тротуаре, брошенный ребенок.
— Указывай путь.
«Брут», приняв, в свою очередь, официальный вид и по виду этому мгновенно превратившись в образцового управляющего, ответил вежливым отказом:
— Никак не могу, Вадим Арнольдович: у господина Молжанинова строгий распорядок, и мне строго-настрого запрещено в распорядке этом менять что-либо!
Вадим Арнольдович, сделав шаг вперед, без церемоний схватил своего приятеля за плечи и энергично его встряхнул:
— Я — полицейский, при исполнении, забыл? Показывай дорогу или я сам ее найду!
«Брут» — ловко, не изменяя вежливости — выскользнул из «объятий» Вадима Арнольдовича:
— Позвольте напомнить вам, господин коллежский асессор, что, согласно положению о наружной полиции…
— Да черт тебя побери! Брут! — Вадим Арнольдович, теперь уже за руку, вновь ухватил приятеля. — Это же я! Что с тобой?
Управляющий, буквально на миг, ласково улыбнулся, а его лицо — ровно на тот же миг — приняло выражение нежное и даже мечтательное. Но уже в следующую секунду перед Вадимом Арнольдовичем снова был никакой не «Брут», а, как подумал Вадим Арнольдович, верный цепной пес доверившегося ему миллионера.
— Простите, но я не могу нарушить инструкцию.
Вадим Арнольдович взорвался:
— Я действую по прямому указанию участкового пристава Юрия Михайловича князя Можайского! — Это, как помнит читатель, было неправдой или, если угодно, не совсем правдой, но Вадиму Арнольдовичу, вновь обуянному жаждой немедленно действовать, такое соображение и в голову не пришло. — А он, в свою очередь, действует в рамках снаряженного сыскной полицией — лично господином Чулицким — следствия! Будь добр, или сейчас же веди меня к Молжанинову, или уйди с дороги прочь!
«Брут» явственно заколебался, но линию обороны продолжил держать:
— Чулицкий назначил следствие? Это правда?
— Разумеется. Иначе зачем бы я здесь?
— Но ведь ты не из сыскной полиции!
— Нет. Но на следствие брошены все наличные силы, привлечены чины и нашего участка.
— Что же это за дело такое? — Если бы Вадим Арнольдович не был поглощен одними только соображениями о Молжанинове, и если бы он не был взволнован появлением на его пути неожиданного препятствия в лице старинного — со студенческих времен — приятеля, он, несомненно, подметил бы то, что в голосе «Брута» появилось беспокойство. И хотя глаза «Брута» никакого беспокойства не выражали, он, тем не менее, был явно обеспокоен услышанным. Но Вадим Арнольдович ничего этого не увидел, и его слепота, вкупе с необдуманным решением нагрянуть к Молжанинову, внесла свою лепту в череду последовавших неприятностей. — Что вы расследуете?