Может быть, найдется там десять?
Шрифт:
Он замедлил бег лишь перед самой ее калиткой. Тут уже профессиональный навык сработал: остановиться, оценить обстановку, да и дыхание утихомирить, не врываться же к Вирге в таких вот растрепанных чувствах. Войти надо, как всегда – спокойным, твердым, чтобы сразу в душе ее возникло ощущение: вот и вернулся защитник, очень нужный человек…
Вокруг все было тихо, спокойно. Ни прохожих, ни проезжих. Ну, понятно: поздно уже, нормальные жители спать ложатся или уже сны просматривают, кто с кристаллом, кто – свои собственные, неорганизованные. Окна темны, значит, постояльцы (наверняка же она сегодня нашла клиентов, у нее на это рука легкая) спят уже; а вот в двух окнах второго этажа не свет, собственно, но отблеск – значит, свет в тех помещениях, что выходят на противоположную сторону. И это тоже в порядке вещей.
Он подошел к крыльцу, поднялся, потянул дверь. Она не поддалась. Заперта. Очень разумно, правильно: в темное время вход должен быть закрыт, и далеко не всякого можно впускать, а только хорошо известных людей. Таких, в частности, кто, взяв висящий молоточек, стучит давно условленным стуком. Вот так.
Он постучал. Обождал, представляя, как услышит сейчас ее частые, легкие, как бы летящие шаги, что донесутся справа – если она из комнаты, и слева – если из кухни.
Вот они – шаги. Приближаются.
Гер насторожился. Нахмурился.
Шаги легкие, как бы крадущиеся. Почти неслышные, но не для тренированного полицейского слуха. И – редкие. Это не ее шаги.
И голос – тоже не ее. Мужской голос, в котором – и подозрение, и угроза, и ощущение силы:
– Мест нет. Так что по-быстрому отваливай!
3
Странные дела могут твориться с людьми, если вокруг них бродят свободные души в поисках временной квартиры. Для этого не обязательно находиться в вагоне подземного личного экспресса. Можно и, как уже упоминалось, на агроне в сопровождении боевых капсул мчаться даже быстрее, чем заглубленный поезд, запутывая маршрут до полной непонятности. Это дает неплохую возможность увернуться от прицельного огня и даже от управляемой ракеты, на которую у сопровождения найдутся ничуть не хуже управляемые антиракеты вкупе со всей техникой своевременного обнаружения и локации. Однако от внезапно накатывающейся слабости и дремоты высота, как и глубина, не спасет. Потребовать чашечку крепкого черного кофе, чтобы прогнать не ко времени возникшую сонливость? (Ведь сейчас как раз подошло время подумать – открывать ли кредит Альмезотскому Университетскому союзу для приобретения новой, современной научной аппаратуры или же отклонить просьбу, подсказав, что все они гребут под себя неимоверно – за каждый экзамен и за всякую консультацию, так пусть сами себя обложат хоть на небольшой процент и тем самым все свои проблемы решат.) Но пока готовят эту чашечку кофе, сон ухитряется уже сморить хозяина прямо в кресле, он даже до дивана не успевает добраться. И вот уже банкир крепко спит, и ему видится весьма странный сон: что он и не президент великого банка вовсе, а какой-то монашествующий субъект – это при том, что наяву он терпеть не может и монахов, и вообще духовное сословие, не потому, что верит или не верит – свобода совести, в конце концов! – но потому, что храмовый банк блаженного Мухарона является крупнейшим и вреднейшим конкурентом Банковской унии и благодаря хитрости и подлости чернорясных отцов потихоньку, но безостановочно роет каналы и таким образом отводит полноводнейшие финансовые потоки на свои поля. Нет, банкир никоим образом не жалует всю эту рясофорную публику и уж подавно никогда не мечтал сделаться одним из них; и вот поди ж ты – оказался, пусть даже и во сне. И, с одной стороны, испытал при этом даже какое-то облегчение: канули вдруг в неизвестность заботы о семье, о жене и детях, а раз о жене – то, значит, и о ее любовниках (а такие заботы неизбежно возникают; конечно, иметь любовников – явление всеобщее и в основе своей престижное, но лишь при условии разумного их выбора: надо же соблюдать принятые приличия, а не опускаться чуть ли не на самое дно!), а также о детях, которых никак не удается научить разумному обращению с деньгами, они – дети – ведут себя так, словно деньги возникают как-то сами собой, как будто существует неиссякаемый источник, из которого сколько ни черпай – все равно он всегда остается полным… Много, много забот и тревог связано с семьей, и когда вдруг оказывается, что ее просто не существует, какой тяжеленный груз сваливается с плеч, как легко становится жить и работать!
Но вот с работой что-то во сне совсем не так. Вместо того чтобы заниматься важнейшими делами, которых в серьезном банке всегда выше головы, рассматривать просьбы о кредитах, решать вопросы инвестиций, взвешивать на незримых, но точнейших весах все за и против при оценке возможных контрагентов, правильно строить отношения с другими банками – да их миллион, всяких дел! – человек вдруг начинает терять время на какие-то совершенно нелепые размышления. Например: а хорошо ли вообще так много думать о деньгах, отдавать им все силы и помыслы, считать их главным в жизни – и другие подобные нелепости. Да таких вопросов на самом деле и не существует вовсе! Вы спросите хотя бы у новорожденного младенца – он не ответит, потому что говорить не умеет, но покажите ему сотенную банкноту – и увидите, как он за нею потянется, как вцепится, сразу же сунет в рот; но вы ему этого, конечно же, не позволите, а мягко внушите, что деньги надо не в рот тащить, а в банк… Если не деньги главное в жизни, то что же? Деньги – материя волшебная, недаром ее можно превратить во что угодно, что только ни придет в голову. И всякий, кто обладает умением увеличивать их количество, сам является не кем иным, как волшебником, что бы там ни говорили. Как же могут даже и во сне возникать подобные идиотские вопросы? Уж не подступает ли переутомление? Может быть, отложив дела, уехать хотя бы недельки на две куда-нибудь подальше, где тишина, никаких забот, одна лишь природа – вода, песочек, густой лес, где на каждом дереве вместо листьев растут – все они? Они же из почки вылезают маленькой пятерочкой, подрастают, превращаясь в десятку, в четвертной, а вот и полсотни уже, и сотня – колдовство роста, торжество подлинной жизни, рост учетной ставки – и… Да что ты делаешь, идиот?!
Этот гневный окрик адресован себе самому в сновидении. Потому что там он вдруг начинает обрывать великолепную листву, не снимать бережно в пределах разумного процента, но все подряд, и рвать в клочья, топтать, и даже… «Нет же, нет, не хочу этого!» Даже неизвестно откуда взявшийся огонь подносит он к возникшей уже куче – а деньги ведь и свежие горят, сырые, их сжечь – проще простого! «Скорую» сюда, с санитарами! Я сошел с ума, в клинику меня, лечите скорее, иначе не знаю, что тут начнется, конец света, вот что, потому что мир без денег способен только погибнуть! Быстрее, говорю вам! Ко мне! Сюда!..
Что я? Где я? Как?… Ох… Уфф».
Да сон это был, всего лишь сон. Кошмарный какой-то. Просто счастье, что сон – это всего лишь виртуальные картинки, с реальной жизнью ничего общего не имеющие. Но сон был страшным, недаром все, кто летит вместе с ним в агроне, сбежались, – кто со стаканом воды, кто с мокрой салфеткой, – осторожными, нежными движениями вытирают пот с хозяйского лица…
– Фу, кошмар привиделся. От жары, наверное. Как у нас со связью?
– Все в полном порядке, босс.
– Как стоят оранжевые на столичной площадке?
– Сейчас – плюс восемь, и рост продолжается.
– Вот и прекрасно. Отбейте восьмому: пакет оранжевых можем принять в качестве обеспечения. Однако процентная ставка при этом будет несколько иной… Ну, вы знаете: мы это обговаривали еще вчера.
– Немедленно сообщу им, босс. А как решаем с короткими фьючерсными по нефти – стоим на своем?
– Можем уступить – но не более десятой процента…
Да, прекрасен мир наяву, а вот во сне… Ну, сон – это всего лишь сон, небылица…
«Укусил меня кто-то, пока я спал, что ли? Комар какой-нибудь? Маловероятно: никакой такой живности в агроне просто быть не может, исключено. А отчего-то зудит – вот в этом месте. Да, и пятнышко возникло, похожее на родинку, раньше его здесь не было. Ну, ладно, дома покажу врачу, но вообще-то… Да, время идет, моложе не становимся, пигментация там, все такое. Ладно, вроде бы успокоился – да и дом уже рядом, пошли на снижение. Значит, так: Терене сказать, что этот ее ковбой, объездчик баб, совершенно неприемлем, и если еще раз покажется в пределах видимости, то покинет их уже ногами вперед – и общество будет только благодарно за такое решение. Сразу воздух станет чище…
Воздух, воздух. Все-таки в Рангольском заливе – вот там был действительно воздух, в полном смысле слова живительный, обонять его, дышать им было – как банферское искристое пить, радость жизни сама собой возникала. Да разве только воздух? А море? А пляж – песочек, словно кожа любимой женщины? А нерзовые заросли на склонах – как в них птицы заливались…
Ну, что было, то было. Сейчас там – черная жирная грязь, нефтяная вонь, на пляже растут качалки, на склоне – насосная станция, начало шестнадцатой трубы фирмы «Юго-Вест», дочерней конторы, чей сорокапятипроцентный пакет у нас, а матушка все та же, «Кровь планеты». Отдыхать в Ранголе даже по определению суда никто не захочет, в тюрьме и то лучше. Но зато на этой их нефти мы так зарабатываем, хотя бы на коротких деньгах… Помню, как прямо сердце болело, когда мы им открывали кредит на освоение тамошних залежей. Зато теперь душа радуется. А отдыхать – что же, можно и здесь отдыхать. Не то, конечно, а кроме того – и тут тоже долго не удержаться, поисковики уже намекают, что сидим на миллиардах. Так что сейчас становится актуальным – территории скупить, пока еще только намекают и цена на эти земли держится приемлемая».
– Резон, немедленно передайте в контору Люперсу…
– Босс, идем на посадку, может быть…
– Я сказал – немедленно! Пусть на Земельной бирже провентилирует…
Жизнь, жизнь. Говорят – жизнь есть движение. Определение ущербное, незавершенное. А полностью звучит оно так: жизнь есть движение денежных потоков.
В самом деле: с чего эта родинка свежая так зудит? И почему именно монах? Почему бы мне во сне не стать, ну, допустим, генералом или публичным политиком? На самом деле я о таком, конечно, никогда не мечтал: с раннего детства понимал (спасибо отцу и деду!), что хозяева мира – финансисты, а все прочие – военные, политики, ученые и тэ дэ – всего лишь их прислуга, хотя и хорошо оплачиваемая. Так что все их мундиры и фраки – прикид куда более дешевый, чем такой вот скромный черный костюмчик президента Банковской унии. Подсознание? Не может быть даже и в подсознании такого глупого ощущения, что какой угодно монах может быть хоть в чем-то выше, предпочтительнее людей, чьи руки – на главных рычагах жизни!..