Можжевеловый Холм
Шрифт:
— О, Дрейки, — напевала Джилл. — Я знаю. Мне это тоже не нравится.
Я ненавижу её. Я ненавижу её. Ненавижу её.
Как только он был пристегнут, я вышла из детской, не потрудившись попрощаться.
Дрейк плакал всю дорогу до двери, а когда мы вышли на улицу на снег, он только сильнее разозлился. Слезы заливали мои глаза, когда я затаскивала его в «Вольво». Затем я села за руль, разворачиваясь задним ходом.
Через квартал я посмотрела в зеркало заднего вида и увидела грузовик. В суматохе ежедневной возни в детском саду, я забыла, что он ехал за мной домой. Но по мере того, как дороги становились ледяными и снежная буря, казалось, усиливалась на шоссе, я радовалась его фарам каждый раз, когда смотрела в зеркала.
Ветер трепал стекла машины. Этот шум мало способствовал улучшению настроения Дрейка, и он продолжал плакать. Когда я наконец доехала до поворота на Можжевеловый холм, я вздохнула. Почти дома.
Только это был не мой дом, не так ли? Это был дом Нокса.
Я проделала весь этот путь, чтобы начать новую жизнь. Я переехала через всю страну. И чуть больше двух месяцев спустя я жила под крышей, которая мне не принадлежала. Говоря словами Джилл, я спала с ним. Что произойдет, если Нокс решит, что мы слишком обременительны? Что он захочет вернуть свою одинокую, легкую жизнь?
Каждое сомнение, каждая неуверенность терзали меня по дороге домой. Каждый день. Мои нервы подрагивали, как деревья на ветру, когда я ехала по гравийной дороге. Дом появился в поле зрения, я нажала на кнопку гаража, заезжая внутрь. Я вытащила Дрейка и перекинула ручку его сиденья через мою руку, когда Нокс припарковался на своём месте.
— Что случилось с Дрейком? — спросил он, выходя из своего грузовика.
— Ничего, — я отмахнулась от него.
Он знал, что это ложь, но промолчал, ведя нас к своему дому и закрыв дверь, когда мы все оказались внутри.
— Мы делаем пристройку к дому.
— А?
— Мне не нравится, что приходится тащить его через снег, чтобы попасть внутрь, — он нагнулся и отстегнул Дрейка, вытаскивая его. Только когда он оказался на руках у Нокса, плач прекратился.
Конечно, он перестал плакать. Он был со своим вторым любимым человеком.
Я была третьим, и то с натяжкой.
— Мемфис.
— Нокс, — я прошла мимо него, взяв автокресло и сумку Дрейка для яслей, в гостевую спальню.
Я была одна недолго. В комнате послышались шаги Нокса.
— Ты вышла из того детского сада на грани слез.
— Да, ну… — я поставила сумку на пол и вытащила грязные бутылочки. Не дай Бог, чтобы Джилл действительно сполоснула их для меня. — Это нормально.
— Почему это нормально?
— Потому что Джилл, воспитательница, любит Дрейка, — я вскинула руки. — Она любит его. Она его балует. И любая другая мать была бы просто счастлива, что её ребёнка любят и балуют, но мне больно. Мне больно, что он предпочел бы остаться с ней, чем вернуться домой со мной. И мне больно, что у нас нет дома, куда мы могли бы вернуться. Это твой дом. У меня нет дома. И мой единственный член семьи — маленький мальчик, который…
— Любит тебя, — Нокс шагнул вперёд и передав мне Дрейка, подавив остатки моей бессвязной вспышки. Затем он обнял нас обоих. — Он любит тебя. Потому что ты хорошая мать.
Я посмотрела на своего сына, который уже перестал плакать и был занят тем, что сжимал в кулаке мои волосы. Его карие глаза были такими большими и выразительными. Его лицо такое маленькое и совершенное, — Он — весь мой мир. Я просто хочу быть его.
— Так и есть, милая.
Я встретилась с голубым взглядом Нокса.
— Правда?
— Разве я стал бы тебе лгать?
Нет. Разочарование просочилось из моих костей.
— Что со мной случилось? Раньше я была так уверена в себе. Теперь я во всем сомневаюсь. Я постоянно сомневаюсь в себе. И я ненавижу это.
— Эй, — он притянул меня к себе, и я зарылась в его грудь, втягивая его пряный запах. Его объятия и этот запах были единственными причинами, по которым я спала на этой неделе. Он обнимал меня каждую ночь, наши конечности были переплетены, наши тела обнажены, пока я не отключила страхи и неуверенность, чтобы отдохнуть.
— Почему ты хочешь меня? — прошептала я. — Я ходячий беспорядок.
— Пойдём со мной, — он отпустил меня, взял за руку и повёл на кухню. Затем он вытащил табурет с под острова и похлопал по сиденью. — Держи Дрейка.
Я взяла сына на руки и посадила его на колени, слегка подпрыгивая.
По выходным было проще уложить его. Позволить ему расслабиться на своем игровом коврике. В будние дни, после того как он провёл восемь или девять часов на руках у Джилл, мне было труднее отпустить его. Поэтому я держала его на руках, и мы оба смотрели, как Нокс обходит островок и достает еду из холодильника и кладовки.
Он открыл упаковку бекона и положил его на сковороду, жир плавился и разлетался брызгами. Он достал контейнер с мукой и высыпал черпак прямо на стол. Затем он сделал колодец, разбив в него три яйца и посыпав всё это солью.
Он превратил муку и яйца в тесто, его пальцы были грязными, когда он разминал его, превращая из липкой кашицы в идеальный гладкий шар. Затем он взялся за нож, нарезая хрустящий бекон, затем петрушку перед тем, как натереть сыр.
Он продолжал работать, пока не наполнил две тарелки пастой карбонара, а когда поставил передо мной мою, он просто поцеловал меня в висок и протянул мне вилку.
Дрейк начал извиваться в середине ужина, поэтому я извинилась и убежала в ванную, чтобы искупать его. Затем я села с ним на кровать и покормила его бутылочкой. Он заснул почти мгновенно.
Нокс был там же, где я его оставила: сидел у островка, листая свой телефон. Окружённый беспорядком. Когда он услышал меня, телефон был отложен в сторону.
— Он спит?
— Ага, — я потянулась за своей тарелкой, но он взял её из моих рук, поставив на прежнее место.
Когда он встал, его лицо было нечитаемым, а выражение закрытым.