Мрачный дебют
Шрифт:
Из коридора выполз покалеченный зомби. Скорее всего, его поели свои же, судя по виднеющимся костям на ногах.
– Умри. – произнёс я безэмоционально, пронзая его темя клинком.
Странно, но шпага, будто бы, стала чуточку легче…
Вернувшись к двери гримёрки, я ритмично постучал.
– Мой телефон готов? – спросил я.
– Да-да, он здесь, Дима! – в чуть приоткрытую дверь вывалился мой мобильник.
– Осторожнее! – едва успел я его поймать. – Мьерде, это ведь Айфон Тринадцатый!
– Прости! – виновато извинилась Валентина.
Нет там никакой баррикады, как я вижу.
– Сидите там, а у меня ещё полно дел! – сказал я, помещая мобильник в карман брюк. – Борис, ты где? Я всех убил, можешь выходить!
Но гримёр всё никак не появлялся, поэтому я направился к туалету.
В секции с умывальниками и зеркалами было пусто, но одна из туалетных кабинок оказалась закрытой.
– Выходи, здесь почти безопасно, – произнёс я успокаивающим тоном. – Поторопись, иначе мы не успеем оказаться в безопасном месте.
Дверь туалетной кабинки тихо скрипнула, после чего Борис вышел.
Худой парень, светловолосый и сероглазый, лет двадцати пяти, может, тридцати, ростом ниже метра шестидесяти, вес не более пятидесяти с лишним килограмм – в гренадеры такого не возьмут, но ему нашлось бы место среди вольтижёров. [3]
Я отметил про себя, что он скрывает левую руку.
– Так… – произнёс я. – Покажи левую руку.
– Я порезался, когда бежал… – начал Борис, показав рану на запястье.
3
Вольтижёр – фр. Voltigeurs, от voltiger – «порхать, производить искусные прыжки» – французская пехота времён наполеоновских войн. Как ясно из контекста, туда брали всех, кто не вышел ростом и не годился в гренадеры. Наполеон вдохновлялся древнеримскими велитами, то есть застрельщиками, начинавшими сражения обстрелом врага дротиками – нужны были металлической твёрдости яйца между ног, чтобы подойти к врагу настолько близко, имея при этом несколько дротиков, круглый щит и короткий меч. Собственно, вольтижёры очень быстро стали ассоциироваться с отвагой и стальными яйцами, потому что они первыми вступали в перестрелку с врагом, чтобы проредить его боевые порядки меткой стрельбой из стрелковых цепей. В случае, если противнику удавалось навязать ближний бой, что становилось возможным в случае былинных просчётов командования французов, вольтижёрам наступал неизбежный конец, потому что стрелковая цепь всегда пасует в ближнем бою перед плотным линейным построением.
– Ложь, – заявил я. – Это точно укус от человеческих зубов. Ты обречён, Борис. Неприятно это осознавать, но будь мужчиной и достойно прими удар судьбы.
– Но… Должно же быть какое-то лекарство… Нельзя же вот так… – замямлил гримёр. – Должно же быть…
Он готов был расплакаться. Не знаю, как бы я повёл себя на его месте. Хотя нет, знаю. Я бы принял это. Сколько хороших солдат получали смертельные ранения и стойко ждали часа своей смерти…
– Возьми ремень, – приказал я Борису, – а затем привяжи себя к батарее отопления.
– Мне надо в больницу… – начал вяло сопротивляться гримёр.
– Ты не успеешь в больницу, – покачал я головой. – Слушай, я ведь пытаюсь быть с
Борис, губы которого дрожали от ужаса и обиды на несправедливую судьбу, повиновался и, преодолевая страх, перешагнул через тело Пешкова и поднял погрызенный брючной ремень.
– Хорошо затянул? – спросил я, после чего подошёл поближе и проверил. – Молодец. Мне жаль, что всё закончилось именно так.
После этого я, забрав свой сюртук, так и лежавший в туалетной кабинке, покинул уборную. Борис остался мириться со своей печальной участью.
– Мьерде! – воскликнул я, увидев новую группу из четырёх зомби. – Когда же вы закончитесь?!
Меньше минуты спустя, на полу лежало четыре новых тела. Опасность этих чудовищ в численности, если верить тематическим фильмам. Надо лишь пользоваться узостью коридоров и не давать загнать себя в угол.
Теперь, когда я на деле удостоверился в том, что единичные зомби не представляют для меня особой опасности, ходить тут стало как-то увереннее.
– Мадмуазель, – вернулся я к двери гримёрки. – Всё-таки убедительно прошу вас отворить мне дверь.
Напряжённая тишина длилась секунд пятнадцать, после чего дверь осторожно приоткрылась, показав мне женское лицо, находящееся опрометчиво близко к щели.
– Имей я целью убить вас, мадмуазель, – заговорил я, – мне было бы очень легко осуществить это. Вы слишком близко к двери.
Валентина отпрянула назад.
Симпатичная мордашка, бюст второго размера, изготовленный в лучшей клинике пластической хирургии – это всё, что у неё есть. Ни актёрского таланта, ни выразительности мимики…
Волосы каштановые, очень ухоженные, глаза с зелёными линзами, потому что родные карие её чем-то не устраивают. Хотя, покажите мне женщину, которую устраивает в ней всё.
– А теперь вы очень напрасно отпустили дверь, – вздохнул я, проходя внутрь.
Кидаться к двери она не стала, лишь отступила на несколько шагов назад.
– Дима, что с тобой? – тихо спросила она.
– Со мной всё отлично, – ответил я. – Все целы?
Я оглядел присутствующих.
Две девушки, Инна и Светлана – они играли двух посетительниц экскурсии в паноптикум. Подумать только, Наполеон I Бонапарт – экспонат, как в цирке каком-то… П-ф-ф…
Ещё здесь имеется Антон Гаврилов, мужчина лет сорока, играющий Морриса, представителя Америки на чаепитии для конференции европейских дипломатов. Роскошная шевелюра, уложенная по американской моде тридцатых годов, сейчас растрёпана, лицо красное, а карие глаза смотрят на меня испуганно и потерянно.
Последний присутствующий представитель нашей труппы – Сергей Пишак, исполняющий роль рассказчика.
– Да, никого не укусили. – ответила Валентина.
Всё-таки, пока остальные трясли чечётку, она действовала наиболее решительно – даже дверь мне открыла. Воспитание или характер? Неважно.
– Это ведь зомби, да? – спросила она.
– Да, зомби, – не стал я спорить. – При мне восстал погибший Пешков. Это заняло немного времени, около пятнадцати минут, если считать с момента укуса, поэтому мы все в опасности.