Мстислав Великий
Шрифт:
— Не скучно одному-то? — спросил Мстислав.
— Нет, — мотнул головой княжич. — Только грустно без мамы.
— Ты молись за неё. Она там, на небесах, нас не оставит.
— Я знаю, — Юрий шмыгнул носом. — Я молился... утром. Только всё равно...
Он понурился, зашмыгал чаще, и Мстислав привлёк брата к себе. Мальчик засопел, уткнувшись носом ему в живот.
— Нам тоже без неё грустно, — сказал старший брат младшему. — Но ты не горюй. Крепись. Ты же князь. И у тебя отец. И Андрейка с Евфимией. Они совсем малы, ты у них опора. Да и отцу трудно одному будет. Так что ты уж постарайся не плакать.
— Отец меня... на княжение хотел...
— Тем более крепись! Там ни отца, ни братьев-сестёр рядом не будет. Так что привыкай! А мама... Она нас не оставит.
— Она теперь будет ангелом?
— Да, ангелом.
Юрий вздохнул и выпрямился. Глаза его блестели, на щеке обозначилась мокрая дорожка, но он решительно вытер её кулаком.
— Это хорошо, что она будет ангелом, — сказал он с недетской серьёзностью. — Я тогда ей буду молиться.
Остальные братья помалкивали. У них ни у кого не было детей, и они просто не знали, как надо говорить с ними.
6
Ярославца Святополчича, из-за которого недавно разгорелся сыр-бор, Мстислав увидел только несколько лет спустя, когда отец нежданно-негаданно призвал его принять участие в выходе против половцев. За последние годы русские дружины уже не раз сталкивались со степняками и одерживали победы. Всякий раз вдохновителем походов был Владимир Мономах.
Великий киевский князь старел, слабел, становился всё тяжелее на подъем, и влияние на Руси понемногу переходило в руки его соперника. Святополк боролся за власть. Свою обиду на Мономаха за то, что не дал его сыну Новгорода, он переборол, женившись на царевне из рода Комнинов, Варваре. Девушка была уже не первой свежести, но братьям Алексею и Исааку Комнинам было мало дела до Руси — с одной стороны наседали арабы и прочие кочевые народы, с другой — крестоносцы, воюющие за Гроб Господень. Потому чести эта свадьба принесла мало. Одно добро — Варвара родила-таки Святополку двоих сыновей — Брячислава и Изяслава.
Мстислав прискакал в Переяславль накануне похода, приведя большую дружину. Там уже ждали его братья — Ярополк и Вячеслав. Они впервые встретились после похорон матери. Юрия в Переяславле не было — Владимир Мономах сдержал слово и отослал сына в Ростов.
Много князей собиралось в тот поход. Приехал крепкий телом, но слабый духом Давид Святославич Черниговский с сыном Ростиславом, привёл полки Новгорода-Северского старший сын неукротимого Олега Всеволод с младшим братом Святославом. Сам Олег, не одобрявший походов русских князей на степь, опять сказался нездоровым и отговорился тем, что останется защищать границы своей Курской волости от половецких выходов. Из Дорогобужа пришёл Давыд Игоревич — с того года, как осудили его князья за посеянные распри, это был первый случай, когда князь-изгой появился средь своих родичей. Святополк Изяславич также был недоволен походом — но потому лишь, что затеян этот поход был хотением Мономаха. Сказавшись нездоровым — он и правда последний год много хворал, великий князь прислал вместо себя сына Ярославца.
Мстислав, узнав, что его соперник за новгородское княжение здесь, не преминул отыскать его. Худой и жилистый, в отца, Ярославец мало походил на него обликом. Крупные черты его лица отражали волю, решительность и жёсткость, которую легко можно было спутать с жестокостью. Говорили, что он и был жесток и что первая его жена, венгерка, умерла, забитая мужем в приступе ярости. Не лучше жилось и второй жене, которая за четыре года супружества уже трижды рожала мёртвых детей и опять была оставлена мужем на сносях. Странно, но не только Мстиславу — и его отцу, а с ним и Давиду Святославичу Ярославец живо напомнил Давыда Игоревича, предыдущего князя Волынского.
В тот год Пасха должна была наступить рано, и выступили в Велик пост. Почти три недели, почти весь берёзозол-месяц (март. — Прим. авт.) месили подтаивающий снег с грязью обнажающейся кое-где земли, с трудом перебирались через набухшие, с сочащимся трещинами льдом реки. И на пятую неделю Поста добрались до половецкого города Шаруканя.
...Всякому нужен свой дом. Даже дикий зверь — и тот не весь век рыскает по полям и лесам. Даже волку, коего ноги кормят и спасают, и тому нужна нора. Птица вьёт гнездо, рак зимует под корягой, лисица роет нору, паук плетёт паутину, рыба прячется в омуты. И человек тоже — сколь ни мотает его по свету, а помнит тот дом, где впервые увидел солнце, где и сейчас жжёт свечу старушка-мать и томится ожиданием молодая жена, баюкая сынишку.
Иное дело — те, кому дом весь мир. Кочевниками Русь называла половцев, печенегов, торков и берендеев неспроста — верхами они исколесили полмира, везя за собой в кибитках нехитрый скарб. Ненадолго остановятся, поставят лёгкие войлочные юрты, протопят их кизяком — и снова в путь, едва потравят кони и быки траву. И забудут тот уголок степи, где бывали, как сотни других.
Но и кочевники — тоже люди. Не может человек вовсе не иметь пристанища, иначе это не человек. Где-то и у половцев есть свои города. Откуда же накатываются на Русь их орды! Не рождает же их сама степь!
Купцы, на свой страх и риск отваживающиеся бродить по степям, сказывали, что есть у половцев города. Там их ханы и беи живут всю зиму, в тепле и холе. Там оседают ремесленники — как свои, половецкие, так и русские — рабы, выкупившиеся из рабства или вольные люди. Но до сих пор так далеко не заходили русские дружины. Воевали в степи с войсками половцев, изредка захватывая их становища. Но чтобы прийти в город... До сей поры не было у Руси такой силы.
Град Шарукань был городом Шаруканидов. Хан Тугоркан, бывший тесть Святополков, был из этого рода. Ныне Шаруканидов возглавлял Боняк, из-за кожной болезни и неприязни к нему русичей прозванный шелудивым.
Только в степи половец хороший воин, только с конской спины метко летят его стрелы, только на скаку мечет волосяной аркан и рубит саблей. На крепостной стене от всадников мало толку, да и не умеют половцы строить высокие крепкие стены, защищающие от осады. Русские невольники тоже не могут возвести достойную преграду от нападения.
Но Боняка в те поры в Шарукане не случилось. Сидел там один только старый Шарукан, тихо лелеял свою старость и думал — доживёт ли он до лета, чтобы вдохнуть ещё раз пряные запахи свежей степной травы или так и помрёт под завывание вьюги. Вьюга — она в степи ой как зла! Злее только русы, когда бьются насмерть.
О русах старому Шарукану думалось всё чаще и чаще. В последние годы они стали слишком часто выходить в степь, и удача обычно оказывалась на их стороне. Боги отвернулись от кипчаков вскоре после смерти Тугоркана. Только и было короткой радости что мир, заключённый у Сакова. После него русы пошли в степь и принесли смерть. Пала орда Урусобы, едва ноги унёс Боняк, а недавно разбиты половецкие вежи. Там жили жёны и дети половцев, и русские батыры налетели на них, как соколы на стаю уток. Где теперь ждать их дружины?